Читать книгу "Век тревожности. Страхи, надежды, неврозы и поиски душевного покоя - Скотт Стоссел"

Казалось бы, не может. Но вот перед вами три поколения семьи, страдающие одинаковой фобией. И если Марен не уловила какие-нибудь бессознательные, едва заметные сигналы (в принципе, возможно), «перенять» фобию от меня посредством условно-рефлекторного научения (как, по-моему, перенял фобию у матери я сам) она не могла.

Хотя наследственность темперамента отмечалась еще со времен Гиппократа и хотя современная поведенческая генетика с возрастающей точностью (вплоть до отдельного нуклеотида) выявляет связи между наследуемыми молекулами и эмоциями, к которым мы предрасположены, пока никто не выделил ген или набор генов, кодирующий эметофобию. И тем более никто пока не свел тревожность – или любую другую поведенческую черту – к чистой генетике. Однако тысячи исследований указывают на генетическую основу многочисленных форм клинической тревожности.

Ряд ранних исследований генетики тревожности проводился с участием близнецов. В самых простых работах исследователи сравнивали статистику тревожного расстройства в парах однояйцевых и разнояйцевых близнецов. Если паническое расстройство полностью обусловлено генетикой, то в паре идентичных близнецов, людей генетически совершенно одинаковых, расстройством должны страдать оба. На деле же оказалось иначе. Если расстройство проявлялось у одного близнеца, у второго вероятность расстройства оказывалась выше, чем у любого другого, не связанного с ними родством, однако не в 100 % случаев. Это значит, что, несмотря на сильные генетические предпосылки панического расстройства (как у роста или цвета глаз), полностью генетически обусловленным его назвать нельзя.

В 2001 г. психиатр из Университета Содружества Вирджинии Кеннет Кендлер, сравнив статистику фобических расстройств у 1200 однояйцевых и разнояйцевых близнецов, пришел к выводу, что генами определяется около 30 % индивидуальных различий в подверженности тревожным расстройствам{317}. Последующие исследования в общем и целом подтверждают выводы Кендлера. Метаанализ генетических исследований позволяет предположить: если никто из ваших близких родственников не страдает генерализованным тревожным расстройством, вероятность его появления у вас ниже 4 %, но если хотя бы один такой близкий родственник имеется, вероятность возрастает до 20 %{318}.

Стоп, возразите вы, это вовсе не доказывает генетическую обусловленность тревожности. Ведь высокая вероятность одинаковой психической болезни у членов одной семьи может быть вызвана обитанием в общей «патогенной среде», как ее называют исследователи, провоцирующей тревожность или депрессию. Если оба близнеца переживают одни и те же травмирующие события в процессе взросления, не это ли обстоятельство формирует у них повышенную предрасположенность к психическому заболеванию?

Разумеется. Даже при наличии генетической предрасположенности к шизофрении, алкоголизму или тревожности, для возникновения болезни почти всегда должны сработать какие-то внешние факторы. И тем не менее число исследований наследственного характера тревожности подбирается к десяткам тысяч, и из подавляющего большинства следует вывод, что уязвимость для тревожности – и как особенности темперамента, и как клинического расстройства – в значительной степени заложена генетически.

Эти выводы не удивили бы Гиппократа, Роберта Бертона, Чарльза Дарвина и многих других задолго до эпохи молекулярной генетики. Стоит где-то в роду раз-другой проявиться тревожному расстройству или депрессии, и этими недугами поражается все генеалогическое древо. Исследователи называют это «семейным накоплением болезни, связанным с генетическим риском»[172].

Означает ли «семейное накопление», что моя дочь, как и мы с моей матерью, биологически предрасположена к тревожности и, возможно, обречена генетикой на нервное заболевание? Только по моей материнской линии, кроме моей матери, дочери и меня самого, имеется еще мой сын Натаниель (сейчас ему шесть) с сепарационной тревожностью, которая грозит набрать такую же силу, как моя; моя сестра, с 12-летнего возраста мучающаяся тревожностью и перепробовавшая столько же медикаментов, сколько я; еще один кровный родственник, также всю жизнь сражающийся с тревожностью, депрессией и «нервным желудком» и десятилетиями с перерывами принимающий лекарства; старший брат этого родственника, у которого диагностировали клиническую депрессию в начале 1980‑х гг., в нежном восьмилетнем возрасте, и которого в течение года рвало от страха почти каждое утро перед школой; и мой дед по матери (сейчас ему 92), принимающий целый комплекс успокоительных и антидепрессантов. Заглянув еще дальше в историю своего рода, я выяснил, что мой прапрадед по матери, болезненно застенчивый и ненавидевший общаться с людьми, бросил Корнелл и удалился «на покой» выращивать фруктовые сады. («Сельская жизнь стала для него спасением», – скажет впоследствии его невестка.) А тетя моего деда страдала от тяжелой тревожности, депрессии и пресловутого «нервного желудка».

Ну и наконец, мой прадед Честер Хэнфорд, которого тревожность и депрессия несколько раз заставляли ложиться в психиатрическую клинику, вычеркивая крупные куски из последних 30 лет его жизни.

Я подозреваю, что большинство человеческих темпераментов, но не всё их разнообразие, обусловлены генетическими факторами, определяющими характеристики молекул и плотность рецепторов, влияющие на функции мозга.

Джером Каган. Что такое эмоция? (What is Emotion?2007)

Зачастую истерия у матери порождает истерию у сына.

Жан-Мартен Шарко. Лекции о болезнях нервной системы (том 3) (Lectures on Diseases of Nervous System, volume 3, 1885)

Джером Каган, гарвардский специалист в области возрастной психологии, уже 60 лет изучает наследственные факторы человеческой личности. Итоги продольных исследований, растягивающихся на десятилетия, неуклонно подтверждают, что от 10 до 20 % детей до трех лет уже в возрасте нескольких недель оказываются заметно боязливее других. Эти дети более беспокойны, хуже спят, отличаются более частым сердечным ритмом, повышенным мышечным тонусом, повышенным уровнем кортизола в крови и норэпинефрина в моче. У них быстрее срабатывает рефлекс испуга (то есть при неожиданном шуме они вздрагивают на несколько наносекунд раньше остальных и у них сильнее расширяются зрачки). На фМРТ мозга в контурах страха – миндалевидном теле и передней поясной коре – видна повышенная нейронная активность. Эти физиологические параметры остаются выше, чем у остальных, на протяжении всей жизни. И в шесть недель, и в семь лет, и в 14, и в 21, и в более старшем возрасте у этих людей по-прежнему отмечается более частый сердечный ритм, ускоренная реакция испуга и повышенное содержание стрессовых гормонов по сравнению с менее чувствительными сверстниками.