Читать книгу "Лето бородатых пионеров - Игорь Дьяков"

Но рассудим более конкретно. Вот тест. Ответьте, читатель, проверьте себя. Положим, есть некий «онкологический» или «радиационный» король (или узкая группа «королей») обладающий монополией на производство лекарств и оборудования для лечения рака или для снятия радиации. Авторитет его недосягаем, доходы – неисчислимы. Лечатся опухоли, снимается радиоактивность с облучившихся. И вдруг…

На полуразрушенной-полуудушенной-полуразграбленной-полуживой шестой части света, в каком-нибудь Тьмутараканске, влачащем жалкое существование в очередях за всем; в задрипанном городке с нищими аптеками и протравленной атмосферой, степень ядовитости которой можно узнать только по болезни собственных детей; в каком-то там Каменец-Завалинске, давно позабывшем, что его разграбленный архив подмокает в некогда лучшем соборе губернии размером с пол-Европы; в каком-то убогом Усть-Болотинске, жители которого нобили бы каменьями того, кто вдруг скажет им, что тут некогда выращивали не только картошку, но и ананасы, что тут издавалась не районка с набором слов до пятисот? а четыре детских журнала, «Усть-Болотинские Епархиальные ведомости», а также журналы для женщин, мужчин, крестьян, чиновников, – побили бы за издевательство, – так вот, в таком-то городке объявляется простой, без образования, старичок, который изобрел эликсир, лечащий рак в зародыше (до образования опухолей, на лечение которых направлены все усилия «короля-онколога») или снимающий радиационное излучение (без больших затрат, без великолепно упакованных и разрекламированных лекарств «короля-рентгенолога»). Что прикажете делать королям?…

А они знают, что. Им ведь хорошо известно, что в этой дикой стране таланты не переводятся. Но против талантов существует уйма противоядий. Это – суровый закон конкуренции, где «нравственно то, что выгодно». В частности, систематический подкуп чиновников. Сие недорого, ибо много, легко и задешево подкупаемых – благо воспитаны они на том, что Россия – «тюрьма народов»… «страна варваров»… «страна без истории», что солнце восходит только на Западе. И бьется старичок, стучится во все двери, пишет, наивно добиваясь справедливости, архаично полагая, что здоровье людей – многих людей – для поставленного на соответствующее дело, превыше всего. Но «поставленный» лелеет в мечтах новенький магнитофон. Или женину шубу из Японии (сделанную из отечественных опилок, кстати). Или что-то еще настолько ничтожное, что не учитывается никакими декларациями и протоколами. А тут еще на старое и милое «человек – это звучит гордо» (значит, и я, какой ни есть, – рассуждает «поставленный») накладывается бескрайний плюрализм: значит, мое мнение имеет равное право на существование наряду с другими. То есть, если я считаю, что благосостояние моей семьи – моя первейшая обязанность, то все остальное – может, и правда, но в той же степени, может, и ложь. Моя жизнь – конечна, после смерти я превращусь в груду червей. Радость жизни надо хватать за фалды, – после нас – хоть потоп. Торжество атеизма, понятия не нейтрального, а активного, отрицающего, разрушительного, неизбежно приводит и к таким выводам.

Мы далеки от мысли, что этот «поставленный» Иван Иванович, Арон Израилевич или Али Абуталипович – обязательно прямой духовный наследник тех заведомо бесстрастных типов, о коих мы упоминали. Но отрицать, что он – их следствие, – мы не решаемся. Мох жизни не может зацепиться за отшлифованную разрушительными ветрами скалу. Уже не может.

Один из попутчиков, сухощавый и рыжеусый, говорил, глядя прямо перед собой:

– Отовсюду слышишь, что все плохо. И говорят-то лучше всех и больше всех те, кто это «плохо» сварганил. А что делать-то – вроде и неясно. Кошки-мышки какие-то. У нас район – на одном меде можно было бы озолотиться. А лес? А земель брошенных сколько? Да только тем, кто дело делать хочет, ходу и нет. Дряни же кооперативов развернулось – они вроде неприкосновенные. И комсомол их нежит, и партия тешит.

Другой, рядом сидящий, назвавшийся механизатором, загорелый, возвращался из отпуска. Молчал всю дорогу, а на слова рыжеусого не вытерпел, ответил:

– А им лишь бы деньгу гнать. Обо всем на свете забыли. Вскорости «товарищам миллионерам» американским кусками продаваться будем – помяните мое слово… Ты говоришь, твердят, что «все плохо». Правильно, только хуже есть куда. Какой-нибудь пузырь мыльный договор на нефть подпишет непосильный – и стали все трактора. Нам – голодуха, ему – хоть бы хны. Вот и выращивай семена в колбах, сей до упаду. Один козел где-то свою подпись поставит – и все горит синим пламенем!..

– Это верно, – задумался рыжеусый, – лошадок-то забыли. А они бензина не употребляют…

– Вот-вот, – оживился отпускник, – а в Америке не дураки – свою нефть «заморозили», не трогают. Моря целые, говорят. Друзья хреновы.

Но вернемся к творчеству царской охранки. В последний раз, чтобы не переутомиться.

«Аристократия (управляемых)… скончалась – с нею нам нечего считаться, – мрачно фантазируют «антиутописты», – но, как территориальная владелица, она для нас вредна тем, что может быть самостоятельна в источниках своей жизни. Нам надо поэтому ее во что бы то ни стало обезземелить».

Для начала скажу не об аристократии. Строки мои пишутся в ярославской деревне, неподалеку от бывшего владения Шереметевых (полуруина), где двести лет назад было шесть фабрик, театр, консерватория, а за пригорком – деревня, откуда была родом знаменитая Параша Жемчугова. Дом-сруб, в котором я нахожусь, был поставлен лет сто назад. Он огромен. Велик и участок вокруг, унавоженный многими поколениями скотины. Средний размер участков при Столыпине, например, исчислялся десятками десятин. Умелость хозяев можно представить себе и по сей день: остатки хлева, приспособления для несушек, ступа, русская печь-«многостаночник», плетеные короба, хитро сделанный топорик, играющий в руках распоследнего неумехи. Это не дом – это корабль, способный на совершенно автономное плавание. Целые флотилии таких «кораблей», мертвых, покинутых, причем покинутых спешно, с оставшимися на стенах фотографиями, с брошенными на пол носильными вещами и пожелтевшими квитанциями за электричество, – бороздят пространства Ярославщины, и не только Ярославщины.

Читаем дальше: «надо усиленно покровительствовать торговле и промышленности, а главное – спекуляции…»

«… Надо, чтобы промышленность высосала из земли и руки, и капиталы…» – да, далеко заходила фантазия у литераторов из охранки.

Развив сознательно потребность в роскоши, предметах престижа, они (устами своих «героев», конечно), намеревались поднять заработную плату, «которая, однако, не принесет никакой пользы рабочим, ибо одновременно мы произведем вздорожание предметов первой необходимости, якобы от падения земледелия, да, кроме того, мы искусно и глубоко подкопаем источники производства, приучив рабочих к анархии и спиртным напиткам и приняв вместе с этим все меры к изгнанию с земли всех интеллигентных сил…»

Охранка здорово замаскировалась: в 1914 году, как известно, был введен в России «сухой закон», – а пила страна в то время много меньше нашего. Что же до интеллигентных сил… Вспоминается музей в Шахматове: черепки, осколки… Даже вилки искорежены и проржавлены. Будто какие-то раскопки в Шумере, будто тысячелетней давности предметы. И дом-то – остатки фундамента, травой заросшие.