Читать книгу "Чудовище Карнохельма - Марина Суржевская"

— Нет! — я с яростью выпрямилась. — Вы лжете и искажаете факты! Фьорды прекрасны! И меня никто не мучил…

Я осеклась. Билтвейд, Безжалостный Свет, логово… Как объяснить все это? Да, мир за Туманом может быть жесток, но его законы справедливы. Там есть красота, любовь, жертвенность, дружба… Только там человек живет, там становится собой! Вот только как это можно объяснить человеку в сером мундире?

— Вижу, и вы заразились этой болезнью, — в прозрачных глазах командора мелькнула злость. — Жаль. И кстати, зря вы возлагаете надежды на господина Эриксона. Андерс — посол доброй воли и неплохой исследователь, но, как и у любого человека науки, у него нет самого главного — власти. Он не поможет вам.

— А вы поможете?

— Если мы придем к согласию.

— И чего же вы хотите?

Командор слегка улыбнулся.

— Всего лишь правду. Расскажите правду, госпожа Вилсон. Правду о переселении и о фьордах. О том, как вас похитило чудовище, как вас держали в пещере. О жутких ритуалах и убийствах. То, о чем вы… бредили.

Я нахмурилась. Правду? И как она прозвучит для нашего цивилизованного общества?

— Так что вы скажете?

— Скажу, что картины на полотне никогда не отражают реальности, — пробормотала я. — И как бывший искусствовед я знаю, что правду слишком часто преподносят в правильных красках и раме. Так, как это выгодно и интересно художнику. Я не буду ничего рассказывать.

— Жаль. Я надеялся, что вы более благоразумны. И что мы с вами поладим.

— Вы мне угрожаете?

— Вы оказались в очень шатком положении, госпожа Вилсон. Фьорды, которые вы так рьяно защищаете, пока не отвечают на наш запрос о вас. И не ответят, уверяю. — Командор усмехнулся. — Варвары, что с них взять. Там давно забыли о вашем существовании. Человеческая жизнь для дикарей не имеет никакой ценности.

— Можно подумать, что имеет для вас, — вспылила я.

Этан Грей снова усмехнулся и неторопливо пошел к двери. Обернулся.

— Я советую вам хорошо подумать, на чьей вы стороне, госпожа Вилсон. На стороне прогресса и цивилизации или — немытых варваров с их ужасающими обычаями. Вас принесли в жертву, Энни. Я знаю, что такое Билтвейд. Не стоит защищать эту дикость. Подумайте об этом.

Дверь захлопнулась, оставляя меня наедине с желанием швырнуть что-нибудь тяжелое вслед господину командору.

Но разговор оставил тягостное ощущение незавершенности и грядущей опасности.

Когда я окрепла достаточно, меня стали выпускать в небольшой садик, находящийся позади лечебницы. Там я и проводила большую часть времени. Но занимала я себя не бесцельным блужданием по дорожкам и рассматриванием цветов. Я нашла себе занятие гораздо интереснее, а главное — полезнее. Я тренировалась. Укрепляла не только тело, но и силу, пробудившуюся на фьордах. Правда, старалась делать это, не привлекая к себе лишнего внимания.

Я поняла, почему дети озер и скал называют Конфедерацию мертвыми землями. Здесь, в мире, где прошла большая часть моей жизни, словно не хватало какого-то главного ингредиента. Словно у воздуха был иной состав, и я задыхалась, бесполезно пытаясь сделать живительный вдох.

Камни, земля, вода, железо — все ощущалось иначе. Все было бесцветным, несмотря на яркое многоцветье зарождающегося лета. Я ходила по парку, смотрела на бутоны цветов и не чувствовала в них тока жизни.

Гунхильд сказала, что все дело в Зове хёггов. Ученые и исследователи сказали бы, что они меняют что-то на клеточном или генетическом уровне, недоступном человеку. Я бы просто назвала это волшебством. И именно его отсутствие я сейчас так остро и болезненно ощущала. И если это чувствовала я, выросшая в Конфедерации, то как это ощущали бы сами ильхи?

Я знала совершенно точно, что дети скал и озер не смогут жить за Туманом. Зато дети Конфедерации смогут жить на фьордах. Более того — они захотят там жить, если узнают правду. Только жить по своим правилам.

Меня напугали глаза Этана Грея, когда он говорил о фьордах. Этот человек был одержим миром за Туманом. И меня он решил использовать, как пешку в своей игре. Поэтому я должна как можно скорее окрепнуть и сбежать. Главное — добраться до границы, а там я что-нибудь придумаю.

Свой план я начала претворять в жизнь как только смогла вставать. Врачи качали головами, видя, с каким упорством я наворачиваю круги по парку. А когда поблизости не оказывалось людей, я развивала и другие навыки. Я пыталась снова увидеть мир глазами пернатых обитателей. Находила птицу, парящую в облаках или сидящую на ветке, и часами таращилась на нее, надеясь ощутить внутри отклик. Но все мои потуги оказывались безуспешными. Я не хотела думать, что на этой стороне Тумана такое влияние и вовсе невозможно.

А еще я изо всех сил гнала от себя мысли о Рагнвальде. Я знала, что должна быть сильной, должна вернуться, а значит, не имею права на слабости.

Я должна вернуться на фьорды.

Вот только как они меня встретят?

* * *

За одной из моей странных тренировок меня и застали новые визитеры. Я стояла у кустов дикой розы и таращилась на притаившуюся в ветвях зарянку. Я пыталась влезть в ее пернатое тельце, ощутить ее сердцебиение и увидеть ее глазами стоящую посреди дорожки деву. Мне даже почудилось, что у меня что-то получается, когда за спиной раздался шепот.

— Говорю тебе, это не она! Ты посмотри на ее талию! У нашей толстушки такой сроду не было! А коса? У Энни она лишь слегка рыжеватая, а у этой красная, как огонь! Не она!

— Да, но здесь нет других девушек! А врач сказал, что Энни ушла в парк.

— Ну так что же? Значит, наша глупышка снова где-то потерялась. Ты же знаешь, она вечно терялась и во всем путалась, не понимаю, как она вообще нашла дорогу в горах!

Я закрыла глаза, молясь жестоким перворождённым, чтобы голоса исчезли вместе с их обладательницами. Но увы! Великие хёгги остались глухи к моим мысленным воплям.

— Эннис Вилсон, прекрати делать вид, что не слышишь нас! — прозвенел со всей силой оперной дивы голос моей бабушки — несравненной Катарины-Виолетты.

Я смирилась со своей несчастной судьбой и развернулась. На дорожке стояли родственницы, одетые в строгие и элегантные платья изысканных бежевых оттенков. Признаться, никогда не понимала пристрастие семьи к этому блеклому цвету.

Изумление моих родственниц оказалось настолько огромным, что даже вытеснило вбитое годами воспитание. Тётушки Джун и Хло, кузина Лизбет и сама старшая Вилсон уставились на меня, открыв рты. Они глазели на мое лицо, хрупкие косточки ключиц в вырезе больничной пижамы, тонкие запястья и узкие плечи. Таращились на волосы, скулы, ноги. Чуть ли не тыкали пальцами. Видимо, пытались понять, как из толстой неуклюжей Эннис получилась эта хрупкая и бледная дева. Сейчас я почти соответствовала стандартам моей семьи. Только почему-то это не радовало ни меня, ни семью.