Читать книгу "Шейх Мансур - Алаудин Мусаев"

При таких лестных и убедительных словах Пашинских, говорит Мансур, не знал что ему отвечать и просил времени на размышление и после нескольких дней отвечал Паше, что он как мугаметанин, конечно, обязан способствовать ко вере, но что касается до чеченцов и прочих дагестанцев, то он об них не может сверительно ничего сказать, ибо все сии народы имеют своих начальников и свои обстоятельства, соображаясь которым располагают они свои дела, и хотя де он, Мансур, не дал Паше своего //

(Л. 26)

о возбуждении народа обещания, однако Паша все его ласкал и содержал хорошо. Между тем, получил Паша из Константинополя ферманы[15], объявляющие войну против России и жестокими заклинаниями побуждающие мугаметан к ополчению против оной. Koce-Паша не успел еще разослать сих ферманов во все места, как на смену ему прибыл трехбунчужной же Батал-Паша с несколько тысячами войск Анадольских. Батал-Паша принял его, Мансура, также ласково и уговаривал еще более, чтобы он Мансур возбуждал народ к подвигу за веру. Мансур, по сказке его, будто и сему Паше также отвечал, и не дал уверительного обещания, не мог однако же противоречить против калифских ферманов толикими заклинаниями наполненных, и с тем возвратился в свое жилище, где упомянутой ферман до прибытия еще ево получен, читан и по общему совету положено, не предпринимать ничего против России, пока кабардинцы, яко многочисленнее чеченцов, и другие горские народы, а особливо Шимхалам Заур-Хан и Ахмед-Бек[16] обще с чеченцами подвластные и магометанским законом равнообязанные не согласятся общими силами действовать. И так хотя по прибытии Мансуровом, он, а паче сопутник его, упоминаемой Мулла Магамед-Гаджи и напоминали прозьбу калифских ферманов, однако ж вышеназванным уже //

(Л. 27)

никакого действия производить не могли, кроме того, что сие самое подало повод сказанному в допросе июля 28 дня недоброжелателю Мансурову Алаши Баташу внушить российским начальникам, что он, Мансур, возбуждает чеченцов против России, и прочее. Он клянется Кураном, что до тех пор кроме вышепомянутого напоминания ферманов Калифским никогда и никого к военным действиям не возбуждал, в доказательство сего приводит он то, что во все те времена чеченцы не только военною рукою, но ниже воровских россиянам не делали никакова зла, и что пред самым уже почти тем временем, в которое российский отряд зжег деревню Алды и его, Мансуров, в ней бывший дом, один только чеченец Бурсак Грыхманов, сын жителя деревни Кихы, с неизвестными ему, Мансуру, товарищами уворовал из российских селений семь лошадей и одного человека, о чем коль скоро проведал он, Мансур, то объявил начальству и лучшим из чеченцев людям, и опасаясь, дабы таковым одного бездельника поступком не навлечь на все селение воинских поисков, сыскали оного вора и отобрав у него те лошади и человека, приготовились было отправить их к российским начальникам, причем он, шейх, и от себя заставил было письмо, удостоверяющее, что он и с своей стороны посоветует чеченцам хранить с Россиею доброе согласие, но в самое то время упомянутой //

(Л. 28)

отряд российских войск зжег деревню Алды, и произошло то поражение, о котором в первом своем допросе он показал, которое почитает он первым и последним нанесением вреда россиянам. Тут о убитых россиянах говорит он только, что побито их много, а прямого числа не знает, живых же досталось в разные чеченские деревни сто сорок человек, которые думает он и теперь в их руках, а есть ли и продали некоторых в горы, то буде вступят чеченцы по прежнему с Россиею в обязательство, могут их выкупить и возвратить, при сем случае щитает он чеченцов убитых до ста, а раненых вдвое против того.

Не запирается он, что после сего случая и особливо узнавши, свидетельствовал от пленных, что поиск сей употреблен был единственно для погубления его, Мансура, побуждал он чеченцов к отмщению и без его уже к тому в готовности бывших по известно, что поход их к Кизлярам, кроме своей гибели, не нанес россиянам и малейшего вреда, равно и тогда, когда они под видом переговоров с кабардинцами о взаимных претензиях, хотели пробраться и соединиться с Батал-пашою, будучи встречены российским войском и не имев ошибки от одних пушечных выстрелов, потеряв человек до десяти, возвратил в свои дома. И так, показывает он, всех сражений, при каких он находился, три. Первое — в селениях своих, где причинили российским описанной //

(Л. 29)

уже вред. Второе — на пути к Кизляру, где россиянам не причинили и малейшего убытка, сами же потеряли немалое число людей, а сколько именно не знает. И третие — на пути между их селением и Кабардою, где так же россиянам не учинили вреда, а сами потеряли человек до десяти. Вскоре за сим получили известие, что Батал-паша разбит. При таких обстоятельствах он, Мансур, видев свое пребывание в чеченских селениях подверженным опасностям, разсудил уклониться оттуда, и буде удастся побывать в Мекке. На сей конец оставя жену свою и детей в доме роднаго ее брата чеченского Узденя Ята Батырмурзина, сына, того самого, которой за два года до сего был в России и которому из монаршей милости определена пенсия по 150 руб. в год, сам отправился за Кубань в Касайскую орду, где в Наврузовских улусах препроводил зиму, а по весне переехал в Анапу к сыну Батал-паши, Мустафе-паше, у которого хотя и просил, чтоб отпустил его в Мекку, но он уговорил его остаться несколько времени при нем. Между тем, россияне окружили Анапу и он, Мансур, так как в первом допросе показал, достался в плен победителям, не запирается и в том, что при обороне города Анапы и он наряду с турками действовал, а что более вышесказанных случаев никогда не возбуждал ни чеченцов, ни иных народов против России, что никогда и никого не научал на зло, //

(Л. 30)

что так же никто ему не делал никаких внушений и поощрений к возбуждению народов против России, кроме вышепомянутых пашей, и что все то, что ему известно было, сказал по истинной правде, не утаивая ничего. В том клянется он по вере своей Богом, Пророком и Кураном, и буде в чем-либо солгал, то подвергает себя не только мучению, но и самой смерти.

Советник Андрей Константинов.

(Л. 31)

В бумагах взятых от известного чеченца содержатся разные молитвы из разных мест Алкурана, выписанные во имя Бога милосердаго и милостивого.

Слава Богу, Господу обеих миров, то есть сего и будущего, милосердому, милостивому властителю суда Страшнаго.

Тебя молим к твоей помощи, просим, направи нас на путь правый, на путь оной, яко же ради благотворивый ходящим по нем, не прогневаешися на них и не падут в заблуждение.

Бог ваш есть Бог один, и несть Бога кроме онаго Милостиваго и Милосердаго: ему же несть владыки ни сообщника ниже соучастника во владычествии его. Хвалите его и благодарите утро и вечер: несть крепость и сила иже не от Бога величайшая и высочайшаго. Уповая на Бога не постыдится, споспешествует ибо ему Всемогущий Бог во всех его начинаниях. Воистину Господь ваш есть Бог, которой сотворил небо и землю в шесть дней, щедрит и дарит, ему же хошет без числа.