Читать книгу "Оружейник. Винтовки для Петра Первого - Константин Радов"

При полном преобладании вражеской конницы я не имел сведений о местонахождении Шереметева, посему отдаленный гром пушек на севере, за рекой, услышанный однажды утром, прозвучал божественной музыкой в моих ушах. Несколько часов спустя отчаянные атаки на береговые наши пикеты знаменовали метания попавшего в ловушку зверя. Сказать по совести, если бы турки действовали настойчивей и спокойней, они имели шансы пробиться: мои усталые и ослабленные войска, растянутые вдоль реки, не выдержали бы столкновения с упорным неприятелем. Но враги были тоже утомлены до крайности и удручены неудачами последних дней. Скоро последовала ретирада. После бессонной ночи, проведенной в напрасном ожидании новых атак, я, как ангелам небесным, обрадовался драгунам дивизии Ренне. Встреча с их командиром оказалась, впрочем, совсем не идиллической.

– Какого дьявола, генерал-майор, вы тут сидите?! Почему не пошли на соединение с главными силами? Вам надлежало при первых звуках боя сикурсовать фельдмаршалу, это азбука военного искусства!

– Увы, Votre Excellence, я не в силах следовать вашим требованиям, имея полки в разделении на пространстве двух дневных переходов и будучи атакован турками во многих местах. Полагаю, судить о надлежащих с моей стороны действиях – компетенция главного командования.

Обидны несправедливые упреки от человека, коего искренне уважаешь. Вообще кавалерийские начальники в русской армии были хороши. Три лихих немца – Ренне, Боур и Пфлюг – и распоряжавшийся ныне в Померании светлейший князь Меншиков, один стоивший всех троих по неотъемлемым свойствам собственной натуры. Тут как раз требуются быстрота, наглость, задор и нахрап. А еще, как в кулачном бою, – способность, будучи сбиту, вскочить, размазывая рукавом кровавые сопли, и снова броситься вперед. Опять и опять, пока враг, хотя бы и превосходящий силою, попятится от настырного драчуна. Конница действует примерно таким же образом.

После победы виноватых не ищут. В недолгом времени явленная весть о бегстве турецкой кавалерии и сдаче остальной части армии на дискрецию заставила позабыть о каких-либо претензиях в мой адрес. Теперь можно стало, оставя корпус старшему по команде полковнику, явиться пред дальнозоркие стариковские очи Бориса Петровича.

Давно я не видел Шереметева. После Прутского похода он сильно сдал (что вовсе не удивительно на седьмом десятке лет) и просился у царя в монастырь, но тот распорядился иначе: своей волей, как помещик холопа, женил вдового фельдмаршала на красавице Анне Салтыковой, пятью годами младше его дочери. Что значит долголетняя привычка к воинской дисциплине! Совсем было человек помирать собирался, а царь приказал жить в супружестве – и молодая жена бесперечь ходила беременной, каждый год принося по ребенку. Назло сплетникам, дети сии несли явные черты фамильного сходства с законным мужем.

Ныне Борис Петрович был весел. Не просто виктория – а из тех, что решают исход войны! Реванш за Прут, достойное увенчание полководческой карьеры, прямое напоминание о небывалых триумфах, коих его удостоили в Европе шестнадцать лет назад. Единственного из русских за всю многовековую историю! Сам Папа Иннокентий допустил тогда генерала к руке и целовал в голову, император Леопольд оказал равные почести с царствующими особами, мальтийские рыцари возложили на него алмазный командорственный крест. Мне не было смысла считаться славой с командующим, требуя свою долю. Государь без подсказок способен разобраться, чей удар по врагу решающий. Мнение остальных не столь важно. Лучше вместить эволюции корпуса в формулу, которая устроила бы всех:

– Я постарался, господин генерал-фельдмаршал, исполнить для вас должность мальчишки-загонщика: выгнать волка прямо на охотников и смотреть, дабы не ускользнул.

Умолчим, что волку надо предварительно настучать по загривку. Только бы старик не слишком расчувствовался и не переборщил с ответными комплиментами, иначе его окружение возревнует. Притворная скромность нередко позволяет избежать вражды и зависти вышестоящих, от чего Боже упаси. Соперничество военачальников погубило больше армий, нежели коварство неприятеля.

К черту бесполезную мишуру почестей! Главное, мой план продолжал исполняться – теперь даже помимо чьей-либо сознательной воли, одною силой обстоятельств. Ускользнувшие под Савранью остатки неприятельской армии (не только спахийская кавалерия, но и часть янычар, и вообще все, кто сумел раздобыть коня) принуждены были обходить Шереметева с севера, поднявшись по Бугу почти до Винницы, чтобы затем спастись в укрепленный недавно Хотин. Они вторглись глубоко в польские владения, нещадно их разорив на проходе. Разорив не по злобе. Просто потому, что кушать хочется. Отныне Речи Посполитой бесчестно было бы сохранять нейтралитет – а вступление ее в войну открывало путь и к вовлечению императора. Тень Священной Лиги пала на турецкий полумесяц.

Позднее время года не позволяло полностью собрать плоды победы: начать осаду Очакова после Покрова Богородицы решился бы только безумец. В коренной России уже прошли первые снегопады. У нас, хотя в полдневные часы солнце порой и пригревало, по утрам холодный ветерок насквозь пронизывал истертые мундиры, напоминая, что пора выводить солдат в населенные места на зимовку. Армия двинулась в ближайшие уцелевшие от войны поветы. Дивизия Бутурлина – в общей колонне. Недолговременная вольность моя кончилась. Жаль было оставлять Приднепровье, однако полки апраксинского корпуса настолько истощили запасы провианта, что даже возвращение Перекопа пришлось отложить на будущее, а численность гарнизонов как можно больше ограничить. Напряженная, успешная и весьма кровопролитная кампания (некоторые полки у меня растаяли наполовину) не принесла никаких приобретений – исключая построение на пустом месте Таванского городка и нескольких малых фортеций на пути к нему.

Сколько ни успокаивал я себя аргументом, что действия наши имели по преимуществу характер оборонительный, стало быть, отражение неприятеля с уроном, превосходящим собственные потери, – уже хороший результат, это не прогоняло тревожное настроение. Путешествие в Киев для приема рекрут еще усугубило его.

– Пойми, Александр Иваныч, – объяснял приехавший за людьми из Богородицка Козин, – в прежние наборы много попадало посадских, из городов. Сейчас посады вычерпаны. И сёла, что в бойких местах, тоже. Идут мужики из самых дремучих захолустий. Среди них письмо и цифирь разве какой староверский начетчик разумеет. Один, много – два таких на сотню, больше не найдем. И хорошо – ненадежны сии грамотеи!

– Ты же знаешь, Никитич: десятую часть надо иметь в полку хорошо грамотных. Лучше – пятую, потому что не всякий к должности годен. Ну, устроили мы с тобой полковые школы… Все равно даже за три года не всякий выучивается. С детьми легче – у взрослых ум окостенелый.

– Ништо, заставим! Рано или поздно приспособятся мозги в работу запрягать!

– Рано не получается. А поздно не годится. При такой убыли, как нынешний год, ни пехотных унтеров, ни артиллеристов на замену готовить не успеем. Я уж не говорю о егерях: из гарнизонов и трети потерь не восполнить. Кто воевать будет? Эти вахлаки? Проще медведей наловить и в строй поставить! Количество восстановим, но прежней силы войска не окажут.