Читать книгу "Право на одиночество - Ника Соболева"

— Ну да. А что особенного? Я вообще себе сам готовлю, у меня только уборщица есть. Сама понимаешь, мыть полы — сомнительное удовольствие, а вот готовить я люблю. Это — салат с креветками, а тут — спагетти с томатным соусом.

— Слово-то какое — спагетти, — я рассмеялась. — Я вот всегда говорю — макароны…

— Какая разница. Главное, чтобы вкусно было!

Мир сдвинул вплотную наши кресла, придвинул журнальный столик, с которого он перед этим унёс чашку с остывшим кофе и убрал все ненужные книги и журналы, и принялся накрывать на стол.

Я смотрела на всё это со смешанными чувствами… Для меня ещё никогда не накрывал на стол мужчина, отца я не считаю, именно посторонний мужчина. К тому же, приготовленное своими же руками. И это было… приятно. Причём настолько, что я сама удивилась глубине этого чувства. Оказывается, когда за тобой вот так ухаживают, причём без задней мысли, что стоит только напоить девушку — и она сама под тебя ляжет, это так приятно…

Между тем Мир накрыл на стол, разлил по бокалам вино, разложил салфетки и, улыбнувшись, позвал меня:

— Ну иди, садись рядом, будем ужинать.

И я, нисколько не смущаясь, опустилась в кресло и принялась поглощать свой ужин, не забывая нахваливать повара. К моему удивлению, Рашидов немного покраснел после первой же похвалы.

— Так что тебе приглянулось из моей библиотеки? — спросил он, видимо, чтобы отвлечь меня от комплиментов.

— О-о! Тут ещё рассматривать и рассматривать! Но если говорить откровенно, пока ты кашеварил, я рылась вот в этом шкафу, — я указала на ближайший к нам книжный шкаф. — Ничего особенного, просто там у тебя фэнтези стоит.

— Ты любишь фэнтези?

— Да я всё люблю, кроме женских романов. Но дело не в этом. Просто мой отец очень увлекался именно этим жанром, и у нас дома полшкафа забито фантастикой и фэнтези. Вот я и рассматривала твои запасы. Почти весь шкаф у меня есть.

Почему-то перед глазами встал отец, сидящий в кресле с очередной книжкой, и мама, высовывающаяся из кухни с шутливо-гневным выражением на лице.

«Володя! Бросай своих гоблинов и иди обедать!»

«Что?.. А, да, иду… И вообще, тут не гоблины, а драконы!»

«Да хоть Змей Горыныч, у меня котлеты стынут!»

Я невольно улыбнулась. Оторвать папу от очередной его книжки иногда было безумно сложно, даже соблазняя любимой жареной картошкой с грибной подливкой.

— Вспомнила что-то приятное? — вернул меня с небес на землю голос Мира.

— Да, — я кивнула и поскорей сменила тему, чтобы он ни о чём больше не спросил. — А ты обещал мне рассказать о своей жене. Если сейчас подходящее время, конечно…

— Почему нет, — он улыбнулся и глотнул вина из бокала. — Пять лет назад я, конечно, послал бы тебя куда подальше, мне невыносимо было говорить о ней, а теперь… Маша была удивительной девушкой. И очень, очень забавной. Когда я встретил её в институте, она была ходячим комплексом неполноценности. Маша страшно стеснялась самой себя, ей постоянно казалось, что она самая некрасивая, нелепая, и над ней все смеются. Мне показалось это очень смешным, почти… почти как твой страх тогда, в кабинете Ломова и в машине. Я веселился, общаясь с ней, наблюдая, как она тушуется, стесняется, сутулится и краснеет.

— Гад, — хмыкнула я. Рашидов усмехнулся.

— Кто же спорит? В девятнадцать лет все мы гады.

— Ну не скажи. Маша ведь не была такой?

— Нет, конечно, но из любого правила бывают исключения. Я имею в виду то, что в таком возрасте обычно не думают о чувствах другого человека, не анализируют свои поступки. Особенно юноши. И я намеренно издевался над Машей, наблюдая за её реакцией и веселясь, пока она меня не возненавидела.

— Серьёзно?

— Абсолютно. Я не делал ей ничего дурного, просто обращался крайне насмешливо и пару раз ставил в неловкое положение, но этого было достаточно. Однажды, когда я перешёл всяческие границы, Маша вдруг разозлилась и заявила, что я — просто слизняк, и она не желает больше со мной разговаривать.

В этот момент я смотрела на Мира и дивилась его реакции — взгляд был грустным, а улыбка словно говорила: «Какой я был идиот».

— И что же ты сделал?

— Ничего. Поначалу — оскорбился. А потом понял, что мне её не хватает. Мне хотелось поговорить с Машей, спросить, что она думает о том или о сём, и уж совершенно точно мне больше не хотелось над ней издеваться. Наоборот — когда она проходила в институте мимо меня, старательно делая вид, что я — стеночка, мне ужасно хотелось схватить её в охапку и расцеловать. И однажды, набравшись смелости, я признался Маше в своих чувствах. Сказал, что люблю её и очень жалею о своих глупых поступках.

Я хихикнула.

— Дай угадаю: она тебя чем-нибудь по голове огрела?

— Конечно. У неё в руках была папка с какими-то чертежами, вот ей я в лоб и получил. А потом Маша мне заявила, что у меня нет ни стыда, ни совести, и гордо удалилась. Она ведь искренне считала себя уродом, каких поискать надо. В таких не влюбляются.

— Во всяких влюбляются, — я покачала головой. — Впрочем, я тоже когда-то думала подобным образом о себе. Что было дальше, Мир?

— А дальше я начал свою диверсию, — он улыбнулся уже радостнее. — Писал ей анонимные записочки со стихами, присылал букеты… Это продолжалось полтора года. Иногда я начинал сердиться и думал — не проще ли найти другую девушку? Но почему-то не мог ни с кем сойтись дольше, чем на один вечер. И чем больше проходило времени, тем больше я уверялся в том, что хочу только Машу. Однажды мне это надоело, и я пришёл к ней домой, наплевав на всё. Добился того, что она сама вышла ко мне в комнату, молча сел перед ней на колени и протянул коробочку с кольцом.

— Ого! — я чуть не откусила кусок от бокала.

— Вот и Маша тоже была в шоке. Сначала она всё допытывалась, зачем я так жестоко над ней шучу, а потом, когда я уже начал драть на себе волосы и вопить, что я уже полтора года как не шучу, Маша вдруг тоже плюхнулась передо мной на колени и спросила, что же в таком случае я нахожу в ней привлекательного. Можешь представить себе такую картинку? Юноша и девушка стоят на коленях, и он рассказывает ей о том, какая она красивая, добрая, самая лучшая.

— Поверила?

— Ну… С одной стороны, Маша поняла, что я действительно не шучу, а с другой — поверить ей мешала собственная уверенность в своей уродливости.

— Кстати, откуда росли ноги у этой уверенности? Такое ведь просто так не возникает.

— Мама ей с детства это внушала. Очень расстраивалась, что дочка растёт пухленькой, ну и каждый день говорила Маше, какой она страшненький ребёнок. А потом дразнили в детском саду и в школе, да и парни за Машей никогда не увивались, вот она и уверилась в своей непривлекательности. Тем не менее, кольцо моё она взяла и сказала, что если за два года не передумаю — выйдет за меня замуж. Как ты понимаешь, я не передумал… Более того, я всячески пытался доказать Маше, что она ничем не хуже других, а во многом даже лучше. Комплексов у неё действительно стало поменьше, но, как это не смешно, всю жизнь она продолжала ненавидеть свою внешность и стесняться своего тела. Не любила загорать и купаться, потому что стеснялась, и даже переодеваться при мне не могла, хотя в моём взгляде уж точно никогда не было насмешки…