Читать книгу "СССР™ - Шамиль Идиатуллин"

– Магомета, что ли?

– Да.

– Так. Дальше.

– Потом оговариваем условия и читаем niqax – ну, брак по-нашему. У меня есть право расторгнуть в любой момент без причин. У тебя тоже – если это оговорено в условиях.

– А если нет?

– Если нет, то нужны причины: невыполнение условий брака с моей стороны, беспочвенное обвинение в измене, отсутствие физической близости и так далее.

– Так. И ты своим правом пользуешься?

– Да.

– В любом случае, что бы мы ни указали в условиях?

– Да.

– Даже если я буду мыть тебе ноги, ходить в парандже, отсасывать тебе каждое утро и давать в задницу каждый вечер?

Я кашлянул и сказал:

– Это xäräm.

– Переведи.

– Значит, запрещено.

– Да ну! – восхитилась Дашка и снова повернулась к чайникам, бормоча что-то вроде: «Вот ведь все предусмотрят, сладострастники, – а зачем нужна дорога, если она не ведет к хараму».

Она выдернула чайник из-под бабы, поискала взглядом чашки, передумала, со стуком поставила чайник обратно на стойку и сказала, не поворачивая головы:

– Пошел вон.

Я к этому давно был готов, потому не стал дожидаться сразу задуманного, похоже, крещендо – оно настигло меня уже на полпути к сапогам.

– Пошел вон, я сказала! – разнеслось по дому и, кажется, по всему Мира до Елового холма как минимум.

Тут, видимо, Дашка обернулась, чтобы врезать мне, допустим, чайником в лоб, обнаружила мое послушливое исчезновение и вопреки ожиданию замолчала.

Я воткнул ноги в сапоги, подхватил куртку и дернул ручку двери, мучительно, до рези в ноге и в ухе, переживая дежавю, – сейчас выйду, а машина блокирована, и рядом пасется урла со стволами.

Дверь оказалась запертой. А открывалась она «союзником», Дашкиным. Когда и зачем она успела включить замок, ума не приложу.

Звать ее было стыдно, ломать дверь – глупо. Бежать до окна – тем более.

Я вздохнул и сел на корточки у двери.

Дашка вышла из кухни через пару минут. Мне не удивилась – еще бы она удивилась. Медленно, ставя ступни по струнке, подошла вплотную и спросила:

– Камалов, я ведь тебе очень нравлюсь.

Я с силой растер лицо ладонями и сказал:

– Очень.

– И ты же ко мне пришел не только из-за Эльки. Из-за меня и из-за себя, правильно?

– Даш, – начал я.

Но она перебила:

– Галиакбар Камалов. Ты полный козел. Но я тебя очень люблю. Я очень хочу быть твоей женой. Пусть всего на день, пусть на одну ночь. Все равно это будет лучшая ночь в моей жизни, я знаю. И я буду очень стараться, чтобы все так быстро не кончилось. Чтобы эта ночь не стала последней. Я согласна, Алик.

Я поймал и поцеловал ее холодные пальцы. Потом медленно поднялся.

Она очень старалась.

И у нее почти получилось.

Почти.

2

Буржуй

бежал,

подгибая рессоры,

сел

на английской мели;

в его интересах

расперессорить

народы

Советской земли.

Владимир Маяковский

Сергей разогнул спину и сладко выдавил из дыхательных путей, как из тюбика, тонкий выдох со стоном. Вдохнул, снова выдохнул, сделал пару хуков и завертел головой двойной пользы ради: с обстановкой познакомимся и цемент из мышц ссыпем.

Обстановка была до боли знакомой: весенний лес без намеков на продолжение песни в виде березового сока или ненаглядной певуньи. Желтый сыроватый ковер, сосны по щиколотку в снегу, легкая выхлопная вонь да мужики разной степени брутальности и пузатости. Все теплее, чем в Союзе, – градуса на три.

Не то чтобы Сергей ожидал большей урбанистики, хотя ребят перед выездом и подначивали уговорами не пугаться светофоров и многоэтажек, – но все-таки рассчитывал, что как минимум парадная часть презентации пройдет в самом Красноярске. Фига там: Майстренко, бывший замгендира местного «Союза», а теперь глава представительства и партийный полубонза, даже вылезть из «кипчаков» не позволил. Обнял сидячих и сказал: на автодром. И даже не на «Красное кольцо», к которому изучивший карты Кузнецов был готов морально и топографически, а «не, там подальше, в сторону "Двадцать шестого"».

Это было не то чтобы сильно подальше. Но если встречающая сторона хотела добиться от союзников предельно боевого настроя, то сделала все правильно: даже Серега, томно перекладывавшийся всю дорогу по заднему сиденью, рассвирепел, чего уж говорить об Андрее с Максом, страдавшим за рулем.

Зато «кипчакам» было не привыкать – их примерно по таким пересечениям и испытывали. Новый автодром, с помощью которого красноярские товарищи, оказывается, хотели обнаружить и изучить все достоинства и козявки «кипчаков», был построен на проплешине между несколькими языками тайги, извивавшимися севернее трассы Красноярск–Железногорск. То есть как построен: и без того плоский ландшафт разровняли бульдозерами, подсыпали песочку с крупным гравием – и, по счастью, забросили на всю зиму. Во всяком случае, выбитые колеи, глубокие лужи и прочие мокрые дела, обычные для отечественной беды номер один, в глаза не бросались. От урбанистики на автодроме был только пованивающий воздух. Лепта джипов и седанов, выстроившихся в заездных карманах. Без этого условия казались бы вообще домашними, подумал Сергей, в очередной раз подивившись тому, как быстро отвык от нормальной российской атмосферы и как просто превратить лесной почти озон в нормальную российскую атмосферу. Достаточно трех-четырех – виноват, пяти – бензиновых и дизельных моторов, поработавших совсем чуть-чуть. И это, прошу заметить, замечательные японские движки на качественном, хочется верить, топливе. А чего от куда более стандартной малокачественной незамечательности ждать?

Макс да Андрей, судя по рожам, терзались теми же чувствами.

А ведь пропащие мы люди, подумал Сергей. Отравленные свежестью. Сдохнем мы за пределами Союза. Хоть голым в Африку беги. А в Африке акулы, гориллы, пираты и беспощадная эксплуатация белого меньшинства. Решено, остаемся. И потихонечку расширяем ареал.

С этим вроде срасталось: учение Дарвина всесильно, потому что оно верно. То есть сперва, конечно, дилеры и чиновники, собранные Майстренко, левой половиной рта изображали недовольство марш-броском в стылую необлагороженную природу, а правой – готовность процедить: «Мы так и думали», – когда, значит, хваленый союзный дизайн и качество позорно отстанут от нормальных тачек, улетят за поворот или безыскусно поломаются, как принято у изделий, несущих на себе проклятую отметину СССР.