Читать книгу "Российское гражданство. От империи к Советскому Союзу - Эрик Лор"

Некоторые из старейших законов российской имперской традиции гражданства запрещали иммиграцию иезуитов, раввинов и ряда мусульманских духовных лиц. Декрет от 2 октября 1926 года возродил эти ограничения и расширил их, наложив запрет на въезд любых представителей иностранного духовенства[688]. Закон о консульской деятельности от 8 января того же года дал консулам право лишать гражданства тех лиц, которые не отвечали на их призывы вернуться в Советский Союз для прохождения военной службы или исполнения какого-либо иного требования. Декрет от 31 октября 1924 года наделил суды полномочиями использовать денатурализацию in absentia и изгнание как наказание за уголовные преступления. В конце 1920-х годов эта мера применялась все чаще[689].

Чтобы обеспечить руководящими указаниями консульские учреждения за рубежом, НКИД в декабре 1928 года кодифицировал свои правила, регламентирующие въезд в Советский Союз и выезд из него, как для советских граждан, так и для иностранцев. Новые правила в отношении обоих типов перемещения через границу были значительно строже, особенно для советских граждан, пытавшихся покинуть страну. Одну из более крупных категорий потенциальных реэмигрантов составляли члены семей, желавшие воссоединиться со своими родственниками. Однако правила 1928 года демонстрировали враждебность к воссоединению семей – даже в простом случае родителей и детей, желавших вернуться в Советский Союз, чтобы воссоединиться с ближайшими родственниками (это позволялось, лишь если дети были в возрасте тринадцати лет или младше).

Правила 1928 года также ужесточили ограничения, налагавшиеся на мелких торговцев в приграничных районах. Им позволили перевозить товары через границу лишь в количестве, допустимом для личного пользования (если местное ОГПУ вообще разрешало им переходить границу). Любому мелкому торговцу из приграничного района, заехавшему во внутренние области страны, покинувшему ее не через тот контрольно-пропускной пункт, через который он въезжал, или нарушившему какое-либо из других многочисленных правил, могли запретить переходить границу – на некоторое время или навсегда. На контрольно-пропускных пунктах хранились книги с именами и отпечатками пальцев таких лиц[690].

Инструкции советовали консулам при рассмотрении ходатайств рабочих о выдаче виз для въезда в Советский Союз учитывать, что индустриальной иммиграции в СССР в общепринятом смысле слова не существует. Высший совет народного хозяйства (ВСНХ СССР) старался принимать на работу (как на административно-технические, так и на рабочие должности) советских граждан. В то же время отмечалось, что консулы должны знакомиться с теми циркулярами ВСНХ СССР, где перечислялись ограниченные категории рабочих и особые навыки, в которых промышленность государства нуждалась в каждый конкретный момент. Все предложения услуг и ходатайства об иммиграции следовало оценивать, исходя из этих приоритетов. Что касается аграрной иммиграции, то крестьянам надлежало сначала полностью сформировать коллектив, чтобы их ходатайство хотя бы рассмотрели. Выделение 220 000 десятин (240 000 гектаров) земли для иммигрантов и реэмигрантов было отменено из-за непродуманности (по мнению НКИД) этого начинания и, что еще важнее, из-за потребности советских колхозников в земле (поскольку такая потребность внутри страны по-прежнему была настоятельной)[691]. Соответственно, какой-либо возможности обеспечить иммигрантов землей в плодородных районах больше не было; земля могла быть им предоставлена в ранее не использовавшихся областях Севера, Сибири и Дальнего Востока. Но заселение этих регионов требовало вложений и расходов, на которые правительство было просто неспособно. Поэтому коллективы иммигрантов должны были самофинансироваться и обеспечивать себя орудиями труда. Для этого НКИД требовал, чтобы каждый потенциальный коллектив иммигрантов делал вклад, достаточный для покрытия всех расходов в течение года. Консулам нужна была твердая уверенность, что любые иммигранты подобного рода располагают оборудованием, необходимым на столь непростых для обработки землях. Аграрная иммиграция всех видов на Украину, Кавказ, в Узбекистан и Туркменистан была исключена. Есть свидетельства, что этот запрет применялся не только к новым иммигрантам. Реэмигранты, желавшие воссоединиться с семьями в плодородных районах страны, ставились перед выбором: отправиться в Сибирь или остаться за рубежом. Эти строгие условия уничтожили почти всякую возможность иммиграции. Более того, консулы имели полномочия на месте, не посылая запроса в Москву, отказать любому, подавшему ходатайство. И даже если они его одобряли, отказ мог прийти от нескольких дополнительных инстанций, включая в первую очередь ОГПУ в Москве[692].

По мере проведения индустриализации политическая динамика изменилась, проделав путь от стремления максимизировать возможности для внешней торговли и взаимодействий, требовавших наличия по крайней мере какого-то вида рынка для конвертируемой иностранной валюты, к полному запрету какого бы то ни было экспорта последней. Сохранение в стране твердой валюты и золота быстро стало таким приоритетом, что Наркомфин, по-видимому, превратился в одного из основных поборников полного поворота к охране границ и к автаркии. В начале 1928 года он направил ряд докладных записок в иностранные отделы ОГПУ и НКВД с жалобами на то, что существующий режим пограничного контроля недостаточен для предотвращения значительных законных и незаконных потерь валюты и драгоценных металлов. ОГПУ и НКВД немедленно ответили, направив в Наркомфин список возможных мер противодействия. НКВД собрал межведомственное совещание для разработки способов, которыми можно было бы ограничить экспорт валюты советскими гражданами. В результате были приняты драконовские меры. Помимо всего прочего, оказалась резко уменьшена максимальная личная норма экспорта валюты для лиц, путешествующих за рубеж, тогда как стоимость визы для въезда в страну и стоимость загранпаспорта, необходимого для выезда, увеличились в два-три раза[693]. Новый свод правил требовал, чтобы любые суммы, превышавшие очень низкую личную норму экспорта валюты, переводились за рубеж отделениями советских банков. В заключение Наркомфин просто обратился с просьбой к НКВД и ОГПУ сократить количество людей, покидавших страну (поскольку, с точки зрения чиновников Наркомфина, у частных лиц было слишком много способов обойти ограничения на вывоз валюты)[694]. Карательные меры резко снизили объем приграничной торговли и сильно усложнили путешествия за границу.

Ограничения на вывоз твердой валюты были в полной мере применены к иностранцам. Слухи о таких ограничениях, должно быть, стали серьезным препятствием для дальнейшей рабочей миграции иностранцев в Советский Союз. ОГПУ всерьез рассматривало ввод строгих ограничений на отъезд иностранцев и лелеяло идеи введения максимальных квот на разрешения покидать страну, выдаваемые как советским гражданам, так и иностранцам. Однако НКИД отверг эту идею применительно к иностранцам и вмешался, чтобы вынудить ОГПУ прекратить затягивание выдачи иностранцам разрешений на отъезд. НКИД сослался на международное право и его процессуальные нормы, согласно которым ограничение права иностранцев покидать страну – неприемлемо. Но идея витала в воздухе, и в 1930-х годах эти меры стали все чаще применяться к иностранцам[695].