Читать книгу "Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман"

Я пригрозила утопить Нору в унитазе.

Между нами установилась своеобразная товарищеская вражда: я по несколько раз в день грозилась ее убить, пока мы втроем сидели и играли в карты, предавались воспоминаниям, делились впечатлениями о тюрьмах и просто жаловались друг другу на жизнь. Все это было очень и очень странно. Меня все еще время от времени терзали вспышки враждебности по отношению к ней, и я не пыталась их подавить. Я ей не доверяла, но считала, что это не имеет значения. Не важно, сказала ли она правду, мне все равно хотелось ее простить.

От этого мне становилось немного лучше. Я лучше относилась к себе и к той мерзкой дыре, где мы теперь жили, и, если честно, с большей радостью ждала предстоящего освобождения. Норе предстояло провести в тюрьме еще много лет. Мое прощение означало, что я сильный, хороший человек, который умеет отвечать за свой выбор и его последствия. Такое проявление доброты по отношению к врагу давало мне простое, но приятное удовлетворение.

Забыть о гневе и обиде нелегко. Я все еще регулярно предупреждала Нору, что каждый день может оказаться для нее последним, и она нервно смеялась в ответ на мои фальшивые угрозы. Иногда Нора досаждала и сестре, и в такие дни Эстер предлагала мне помощь с ее утоплением. Но мы сумели наладить контакт, как все бывшие любовники, которые вместе наломали дров и в конце концов решили остаться друзьями. Все, что мне нравилось в ней более десяти лет назад: чувство юмора, любопытство, энергичность, интерес ко всяким странным и рискованным вещам, – никуда не исчезло. На самом деле все эти качества лишь обострились за годы, проведенные в калифорнийской тюрьме с высоким уровнем безопасности.

Когда Инес впервые арестовали, одна из заключенных в окружной тюрьме брызнула ей чистящим средством в глаза, из-за чего та лишилась зрения.

Мы стали друг для друга своеобразным барьером от чудиков, которыми полнился этот маленький блок. Помимо несчастной суицидальной Конни, в камерах находились несколько страдающих биполярным расстройством поджигательниц, злобная и взрывная грабительница банков, написавшая письмо с угрозой убийства Джона Эшкрофта психопатка и миниатюрная беременная женщина, которая садилась рядом со мной и принималась гладить меня по голове, что-то бормоча себе под нос. За несколько недель здесь я увидела больше истерик и приступов гнева, чем за многие месяцы в Данбери, но надзиратель даже не обращал на них внимания. Изолятора для женщин в Чикаго не было (мы жили на этаж выше мужского изолятора), так что единственной дисциплинарной мерой в нашем отношении была отправка в рассчитанную на десять тысяч заключенных тюрьму округа Кук, самую большую в стране. «Туда вам точно не захочется!» – предупреждала старшая по блоку Кристал, которая, похоже, знала, о чем говорит.

Прожив в исправительном центре несколько недель, мы с сестрами Йенсен заметили, что некоторые из обитательниц двенадцатого этажа были вполне нормальными. Сначала к нам никто не подходил, и мы не сразу поняли, что другие арестантки побаиваются нас, ведь мы трое, как-никак, были бывалыми заключенными из настоящих тюрем. Но через некоторое время они, похоже, решили, что мы тоже «нормальные», и начали прощупывать почву. С нами познакомилась парочка испанских цыпочек, очень низенькая спортивная фанатка и забавная китаянка-лесбиянка, которая с надеждой завела со мной разговор, с места в карьер заявив: «Мне нравится твое тело!»

Нас с сестрами Йенсен тотчас стали считать экспертами по всему, что касается федеральной тюремной системы. Когда мы объяснили, что на самом деле «настоящая тюрьма» гораздо приятнее этого исправительного центра, наши слушательницы пришли в замешательство. Арестанткам то и дело хотелось получить юридический совет, но я лишь повторяла: «Я не юрист. Вам нужно обратиться к своему адвокату…» Однако местным заключенным приходилось рассчитывать лишь на услуги адвокатов, назначенных судом, у которых вечно не было времени на своих подзащитных. На стене висел жуткий черный телефон, по которому теоретически можно было напрямую связаться с общественным защитником. «Просто охренеть как удобно», – саркастично заметила одна из поджигательниц.

У меня не было таких проблем с представлением моих интересов в суде. Однажды меня вызвали из блока, потом сказали, что я отправляюсь «в суд», и спустили меня в приемную, где я несколько часов просидела в одной из неудобных камер. Наконец за мной пришли двое крепких молодых федералов из таможенной службы. Не знаю, кого они ожидали увидеть, но точно не меня. Когда я повернулась к ним спиной, чтобы на меня надели наручники, державший их парень не на шутку озаботился.

– Она слишком маленькая. Браслеты ей не подойдут! – страдальчески воскликнул он.

Его напарник просунул толстый палец между наручниками и моим запястьем и сказал, что все в порядке.

В представлении этих здоровых, коротко стриженных ребят я, очевидно, никак не могла находиться среди обитателей этой крепости. Наверное, я слишком напоминала им сестру, соседку или жену.

После нескольких недель заточения я наслаждалась поездкой по улицам Чикаго. Мы остановились возле здания суда, и меня сопроводили наверх, где оставили в непримечательной переговорной комнате под присмотром не столь потрясенного полицейского. Пятнадцать минут мы молча сидели за столом друг напротив друга. Я не смотрела на него, но чувствовала на себе его взгляд, хотя такой уж была его работа. Казалось, его что-то беспокоит. Он поерзал на стуле, взглянул на часы, посмотрел на меня, опять поерзал. Я решила, что ему просто скучно. Пребывая в состоянии тюремного дзена, я ждала, что случится дальше. В конце концов его терпение лопнуло.

– Знаете, мы все совершаем ошибки, – сказал он.

Я посмотрела на него и ответила:

– Знаю.

– Вы что, были зависимой?

– Нет, я просто сбилась с пути.

Он немного помолчал.

– Но вы так молоды.

Его слова меня обрадовали. Должно быть, это все йога. Сам он явно был младше меня.

– Я совершила преступление более одиннадцати лет назад. Мне тридцать пять.

Брови полицейского поползли на лоб. Он понятия не имел, что делать с этой информацией.

К счастью, дверь отворилась и наш разговор закончился. Пришел мой адвокат Пат Коттер в компании помощника прокурора. С собой он принес сэндвич с ростбифом.

– Ларри сказал, это твой любимый!

Я набросилась на еду, стараясь при этом не забывать о манерах. К этому моменту я почти забыла о своем оранжевом комбинезоне, но теперь смутилась. Пат принес мне также банку корневого пива. Вот в чем плюс хорошей, привилегированной защиты. Я была очень рада его видеть.

Пат объяснил, что, так как я выступаю в качестве свидетеля обвинения, подготовить меня должна та женщина из Армейской ассоциации США, которая отправила меня за решетку (на самом деле я, конечно, сама себя туда отправила, а она лишь провела следствие). Пат еще раз напомнил, что по условиям моей сделки со следствием я обязана дать показания. Он сказал, что останется с нами, но фактически не сможет предоставить мне никакой юридической защиты. Однако я ничем не рискую, если только не решусь на лжесвидетельство. Я заверила его, что не собираюсь давать ложные показания, и попросила, чтобы он постарался вытащить меня из исправительного центра и отправить обратно в Данбери. Он обещал узнать, что можно сделать. Суд над Джонатаном Бибби откладывался уже дважды. Я поняла, что это означает: «Здесь без шансов».