Читать книгу "Прогулки по Испании. От Пиренеев до Гибралтара - Генри Воллам Мортон"

Когда святая Тереза состарилась и утомилась от путешествий, монахини, видя ее усталость, иногда пели ей колыбельные в нищенском жилище; а когда ледяные ветры дули по кастильским равнинам, пытались отдавать святой собственную одежду, чтобы согреть ее, поскольку она сильно страдала от холода. Часто она собирала последние искры жизненной силы и заводила такие увлекательные беседы, что монахини шли за ней в келью и молили не покидать их. Есть даже свидетельства, что иногда святая Тереза брала тамбурин и танцевала для своих монахинь! Она любила смех и лучилась обаянием. «Избавь меня, Господь, от мрачных святых», — как-то сказала эта женщина.

О мистических опытах святой Терезы писать здесь невозможно, но читатели ее книг узнают, что она принимала экстазы духовной жизни как нечто такое, чего способен достичь любой достаточно искренне — и истово — верующий человек. Характерно, что странный феномен левитации, который большинство из нас переживает только во сне, встревожил ее и смутил. Святая Тереза хваталась за что угодно, только бы не дать своим ногам оторваться от земли. Она считала левитацию «совершенно необычайным явлением, которое может вызвать множество пересудов», и велела монахиням никогда не упоминать об этом. Когда чувствовала, что теряет вес и вот-вот поднимется в воздух, она бросалась наземь и умоляла монахинь прижать ее к земле. Однажды в канун Рождества святая Тереза упала с лестницы и сломала левую руку. Монахини решили, что ее столкнул дьявол, и просили рассказать, так ли это. Тереза не ответила ни да ни нет, но заметила, что он «сделал бы куда худшее, если бы ему позволили». Рядом не оказалось никого, кто мог бы выправить руку, и впоследствии ее пришлось ломать и заживлять заново — болезненная операция, каковую, кстати, перенес и другой испанский святой, Игнатий Лойола, которому сломали и заново выправили ногу. Описывая мучения этого опыта в письме, святая Тереза прибавила: «И все же я была счастлива, ощутив хотя бы малую толику того, что выстрадал наш Господь».

С такими мыслями, как эти, я отправился осмотреть дом у самой стены Авилы, где родилась Мать Кармела. Оказалось, он превращен в уродливую церковь. Поразительно, чего может достигнуть благочестие на путях дурновкусия! Комната, в которой родилась святая Тереза, теперь стала роскошной барочной капеллой, а ее главная реликвия — статуя святой в золотой короне, которая, думаю, привела бы саму Терезу в немалое раздражение. В алтаре я увидел один из пальцев святой Терезы, унизанный кольцами и заключенный в хрустальный реликварий. Я смотрел на него с ужасом, вспоминая, насколько тщательно святая заботилась о своих руках. Думаю, ужасная история о ее эксгумации и расчленении, чтобы обеспечить реликвии для церкви, — один из самых шокирующих эпизодов такого рода в истории Испании.

За восемнадцать лет до рождения святой Терезы Испания погрузилась в такую глубокую скорбь, что двор, вместо белой саржи, использовавшейся в то время в качестве траура, облачился в рубища. Причиной стала смерть двадцатилетнего наследника трона — принца Хуана, единственного сына Фердинанда и Изабеллы. Торжественная погребальная процессия прошла по дороге из Саламанки, где умер принц, в Авилу, где его похоронили в доминиканском монастыре Санто-Томе, за стенами.

Когда я стоял у его могилы и смотрел на красивое лицо, столь чудесно изваянное из белого мрамора флорентийским скульптором, я почувствовал, что некая часть скорби его родителей до сих пор окружает эту одинокую фигуру. Они изгнали из Испании мавров, объединили страну, им открылся Новый Свет, и вдруг, на пике побед, у них отбирают единственного сына и наследника. Фердинанд был с сыном, когда тот умирал. Опасаясь, что вести сильно подействуют на жену, он посылал к ней гонца за гонцом, разбивая сообщения на части и пытаясь подготовить ее к неизбежному. Узнав наконец обо всем, Изабелла прошептала: «Что Бог дал, то и отнял».

Если бы этот юноша выжил и продолжил свой род, испанская история — невозможно представить — лишилась бы Карла V и Филиппа II. Принц также был братом Екатерины Арагонской, и стань он королем Испании, возможно, Генрих VIII обнаружил бы, что с ним нелегко поладить, когда пожелал развестись с женой ради Анны Болейн. В истории много вопросительных знаков, и могила принца в Санто-Томе — один из них.

§ 7

Я направлялся в Бургос, на север. В Мадриде я забрал свою машину и теперь ехал по стране высоких тополей и серебряных берез, а передо мной протянулась одна из великолепных испанских автострад. Я остановился в Аранда-де-Дуэро купить бензин и полюбовался рекой, текущей на запад, в Португалию, темной, словно крепкий кофе. Высокие плоскогорья Мадрида и Ла-Манчи остались далеко на юге и, думая о них, я обнаружил в своем сознании многослойную мозаику, сложенную из Филиппа II в Эскориале; Дон Кихота повсюду; эльгрековских святых с икрами балетных танцовщиков, которые стоят, протягивая руки с изящными ладонями к мрачным небесам; бледного Филиппа IV, позирующего Веласкесу; Гойи, Годоя и Наполеона; а в Толедо — лязга оружия и теснящейся толпы евреев, мавров, рыцарей и епископов. Невообразимо далекой казалась сейчас еще более южная Испания, где струйки арабских фонтанчиков взлетали и опадали в покрытых резьбой патио, Испания кактусов, апельсинов и алоэ, Испания, которая стоит к Кастилии спиной, а лицом — к Африке.

Испания старой Кастилии тоже была иной, не менее пустынной и суровой, но со своей особенной строгостью; возможно, менее мистической, но с теми же просторами, где деревеньки цвета грязи глядели в небо, а грандиозные церкви возвышались посреди лишенной деревьев земли, словно корабли в море. Ни римляне, ни арабы не оставили здесь такого глубокого следа, как на юге. На самой границе этой северной земли чувствуешь, что перед тобой — Иберия, готическая Испания, и — самое странное — ты больше не думаешь о Дон Кихоте. Вместо этого с равнины выезжает человек, который носит железное распятие под кольчужным панцирем. Он — барон-разбойник знакомого нам типа. Он ведет войну с соседним христианским замком с тем же энтузиазмом, с каким сражается с неверными. Временами он даже сговаривается с арабами, чтобы разгромить дядюшку или пасынка или поучаствовать в каком-нибудь особенно заманчивом грабеже. Здесь нет такого понятия, как патриотизм. Здесь еще нет ни Испании, ни Англии, ни Франции, только два замка, этот и соседний, — и, конечно, христианство и нередко очаровательные мусульманки. И все же неважно, как часто этот барон-разбойник поет арабские песни или рассказывает арабские сказки — он никогда не забывает о распятии у своего сердца. Оно всегда там, чтобы напоминать человеку, что он принадлежит церкви. Христианство — крепкая веревка, связывающая нашего барона, а вера Мухаммада с ее убийственными расколами — слабость его врага. Легенда гласит, что одно время христианское влияние в Испании уменьшилось до нескольких партизан в пещере; но они оказывали сопротивление, и с течением времени владыки этих маленьких энергичных королевств взяли свое. Другие христианские принцы пришли им на помощь из-за Пиренеев, и папа Александр II проповедовал о крестовом походе в Испании за двадцать лет до Петра Отшельника. Старая Кастилия, таким образом, являлась передним краем этого движения сопротивления и получила свое имя от замков, руины которых все еще стоят на ее холмах. Это Испания многочисленных, путающихся между собой корольков, Санчо и Альфонсов, а также дам с именами Беренгария, Констанция или Уррака — чудовищное имя, которое когда-то заставило французского посла выбрать будущей королевой Франции более благозвучную Бланку. И в первую очередь это Испания Сида Кампеадора, испанского Альфреда Великого, Хереворда Бдительного и Робин Гуда, слитых в одном горячем и коварном рыцаре, который по-прежнему скачет на своем верном боевом коне Бабьеке по сверкающим росами полям рыцарского романа.