Читать книгу "И снова я к тебе вернусь... - Дарья Сумарокова"

— Ничего, Леночка, вода камень точит. Все наладится.

— Спасибо, что согласились нам помочь, Лидия Васильевна.

Цена рабочего часа была оговорена с ней заранее, с выплатой в конце каждого дня; однако и в первую, и во вторую неделю она наотрез отказывалась от денег, чем ставила меня в крайне неудобное положение. Наконец, в понедельник третьей недели Лидия Васильевна дождалась моего возвращения, сходила к себе домой и притащила аккордеон. Старый, довольно увесистый инструмент еще советских времен, с прекрасным звуком и хорошо настроенный. Запыхалась, села передохнуть на кушетку в прихожей и красиво поправила седые волосы.

— Буду учить его музыке. Теперь вы можете мне платить, Леночка.

Так мы прожили вместе первый месяц.

Когда Пашка засыпал, появлялось свободное время. Мы сидели то с чашкой чая, то за бокалом вина и обсуждали прошедший день — что ребенок сделал, какие мысли озвучил, как найти хорошего логопеда и справиться с ужасной буквой «р», как спит и как учится.

На работе новость разнеслась по коридорам за несколько часов; и тут же некоторые сотрудники не преминули высказаться про генетику и дурную наследственность. Да к тому же насквозь больная мамаша, и какое будущее ждет этого ребенка? В лицо стеснялись, но Варька принесла сплетню в ординаторскую, изрыгая гнев и презрение:

— Вот сволочи, а?! Да пусть сначала своих сынков-мажоров из ночных клубов повытаскивают. Вон, у Савельевой с протезирования, пацан уже второй месяц в «Доме надежды на горе». Слыхали, новый центр для наркоманов? Между прочим, она громче всех орала, и все про плохую генетику; мерзавка, господи прости. Да в любви вся генетика, в любви и семье хорошей.

Жизнь ускорила темп, наполнилась новыми событиями и задачами. К концу месяца свозили нового внука к бабушке и дедушке, познакомили с моими братьями и их детьми; решили, на весенних каникулах поедем в Дубаи — там жарко и море. Милая Барселона простит измену; семилетнему пацану море и аниматоры милее, чем Сальвадор Дали и Храм Святого Семейства. Решили пригласить всех; даже если кто-то не поддержит, все равно поедем.

За неделю до каникул курьер принес на работу маленькую посылку. Суматошный день, до конверта «лично в руки» очередь никак не доходила — теперь я старалась как можно быстрее оказаться дома и даже сократила время обеда до пятнадцати минут. В машине открыла посылку; внутри лежал картонный пакет с ключами, рядом записка. «Это от маминой квартиры. Будет где спрятаться. Как сможешь, напиши. Слава».

Списались и встретились на следующий день — Славка снова улетал, только теперь на учебу во Франкфурт. Я встретила его у приемного покоя и повезла в Пулково. Времени мало, всего пара часов — теперь я не могла позволить себе отсутствовать долго. Первая встреча после холодной гостиницы в Лосево, на душе тревога и печаль. Мы выехали с территории больницы; на светофоре я быстро наклонилась и поцеловала его в щеку. Славка молчал, смотрел на меня и улыбался. На душе стало так легко, как не было никогда за последние годы.

— Я слышал, ты теперь снова мамаша.

— Кто слил?

— Люся из приемника.

— Потому теперь времени мало, Вячеслав Дмитриевич.

— Ничего, переживем. Ты что-то нового про голову хотела рассказать, Елена Андреевна? Без трепанации обойдемся, или как?

— Тут ваши руки волшебные не помогут, доктор. Так, сны видела опять, очень интересные; теперь уже прошло… даже не знаю, отчего это зависит, вижу я сны или нет. Знаешь, я иногда думаю, как все-таки жизнь несправедлива. Еще сто лет назад люди от банального стафилококка мерли как мухи. А еще через сто лет от рака перестанут умирать. Вот открыли же антибиотики, догадались, а ведь ничего не предвещало… как это… Флемминг его звали, кажется, забыла имя…

На Московской попали в небольшую пробку; Славка поцеловал меня в ответ, а потом начал медленно гладить мои волосы.

— Все из-за баб, Ленка. Ты в курсе, у этого Флемминга любовь была; девушка русская, эмигрантка. В лаборатории у него работала, вот и вдохновила мужика.

— Вот так вот?..

— Вот так, Елена Андреевна. Я когда в операционной чую: все, жопа, кисель вместо мозгов на столе; встану, глаза закрою, вспомню тебя… и вроде как потом новые мыслишки в голову приходят. Глядишь, что-то наштопал к утру.

Два часа пробежали, как двадцать минут. Сидели в маленьком кафе на втором этаже аэропорта, держали друг друга за руки и молчали. Дома я до глубокой ночи рылась в Интернете, но так и не нашла, что за русская девушка работала в лаборатории у Александра Флемминга. Плюнула и завалилась спать; все равно, сколько теперь ни стучи в соседнюю дверь, ответов не получишь. Засыпала и думала: откуда на душе покой, и почему нет чувства вины, нет страха быть разоблаченной?

Мне больше не надо — пусть всего два часа за много дней, но только без крови, без слез наших близких.

Ночью приснился доктор Сухарев; приемный покой, час до рассвета, долгожданная тишина. Он сидел на старом диванчике в нашей каморке; подтянул с холодного пола ноги, завернулся в старое одеяло и курил.

— Пять трепашек за ночь, Ленка. Пипец, да чего надоело все. Вот придурки малолетние… если уж биться, то сразу насмерть. Смотри, руки трясутся… слышала? В сто двадцать второй Павлов уволился, паркинсонизм… ничего не помогло, оперировать не может.

— Да типун тебе на язык, Вячеслав Дмитриевич. Не будет у тебя никакого паркинсонизма.

— Не, не будет… надо только очки купить уже, глаза болят к вечеру… у тебя там ничего покрепче не завалялось, мать?

Всю свою жизнь отдавать людям и не видеть впереди никакой другой дороги, кроме этой, белого цвета.

Весенние каникулы промелькнули, как один день. Несмотря на дороговизну, народ поддержал и нас, и маленького Пашку; Оксанка, Женька, Асрян — собрали свои семейства и полетели в Дубай. Катерина прихватила подругу, а Сергей Валентинович оплатил билеты Костиной Ире и ее младшей дочери. Вечером накануне вылета Павлик не мог найти себе места; как же так, Лидия Васильевна останется на целую неделю одна, да к тому же нельзя взять с собой аккордеон, потому что он большой и тяжелый!

Новая жизнь с новой семьей; такое время настало, Пашка много чего делал впервые — первый собственный чемоданчик на колесиках, первый полет, первый раз — бескрайнее синее море и жаркое солнце. Шли дни, он потихоньку становился частью этого мира, спокойного и благополучного; шаг за шагом, медленно и постепенно. Днем он веселился вместе с Оксанкиной младшей девчонкой, его одногодкой, быстро выучил наше большое цыганское семейство и уже к концу первого дня отдыха помнил, как кого зовут; ловко играл в мячик, за несколько часов научился плавать и ездить на подаренном сестрой скейтборде. Однако с наступлением темноты все менялось; я ложилась с ним в кровать и слушала сбивающееся детское дыхание. Каждую ночь он продолжал плакать о маме; по утрам я звонила Лидии Васильевне и сообщала одну и ту же новость, при этом нередко сама начинала хлюпать носом.