Читать книгу "И снова я к тебе вернусь... - Дарья Сумарокова"

Уважаемые жители северной столицы!

Спешу сообщить — лето послало вас ко всем чертям, причем окончательно; чем больше цифр на календаре после двух тысяч, тем хуже. Июнь две тысячи семь не стал исключением — с неба капало, ветер дул, но для Лены Сорокиной[1] это было совершенно счастливое время, потому что Елена Андреевна снова стала доктором. Все осталось в прошлом — смятый белый халат на самой дальней полке старого шкафа, бессмысленная и унизительная беготня по чужим ординаторским, тщетные попытки впихнуть равнодушным докторам «самые лучшие» таблетки на Земле. Прощай, гордое звание «медицинский представитель» очередных иностранных «Рогов и Копыт». Теперь все переменилось, все встало на свои места. Теперь даже на наших питерских болотах можно дышать полной грудью; пара-тройка медицинских костюмов, все с той же дальней полки, новый фонендоскоп, мягкие сандалии на толстой подошве — для счастья больше ничего не нужно.

Ирка Асрян отложила процесс мозгокопания до сентября и уехала на все лето в Черногорию. Преуспевающие психотерапевты могут позволить себе трехмесячный отпуск, ибо намек прозрачен до безобразия: дорогие пациенты, доктор устал от избытка страдающих, а кому не нравится, катитесь к менее востребованному персонажу. Сына Ирка определила в местный лагерь, где дети из разных стран были вынуждены общаться на английском языке. Муж Сашка как всегда был в рейсе, а сама мадам Асрян — на балкончике с чудесным видом; мохито и что-нибудь еще сильно калорийное, и все после шести вечера. Кто-то заводит любовников, кто-то делает карьеру или пишет диссертацию, кто-то худеет до безобразия, кто-то рожает много детей, но для Ирки выпуска «две тысячи семь» существовали только два бога — спокойствие и полноценный отдых.

Ирка моя единственная подруга; кроме нее теперь мне не с кем разделить сомнения в собственной профессиональной пригодности после почти годичного перерыва. Она звонила мне строго по расписанию — раз в неделю, по пятницам, и требовала отчета о событиях последних семи дней. Вопросы всегда одни и те же: хорошо ли я сплю; приходили ли ко мне «ночные гости» или они уже наконец забыли обо мне; что хорошего на новой работе; и наконец — нет ли каких перемен в личной жизни. Ирка была как паук, который раз в неделю методично подергивал нити своей паутины и проверял, не случилось ли вдруг какого-нибудь процесса в моей жизни.

Дочь Катерина традиционно отправилась на Карельский перешеек. К тому времени мои младшие братья-близнецы были официально женаты, каждый имел неплохую работу и жил самостоятельно. Так что все скинулись, кто по сколько мог, сняли большой коттедж в Лосево и поселили там на все лето маму, отца, Катрин и невесток с новыми внуками. Новых внуков теперь было двое, по одному у каждого брата.

В итоге я оказалась совершенно свободна и не востребована ни в будни, ни в выходные, так что все летние месяцы были полностью отданы новой старой жизни. Волна вдохновения закрутила, не отпуская ни вечерами, ни на выходных; родителей и Катьку с племянниками я посетила буквально несколько раз за все лето. Было стыдно, но душа летела в другом направлении. Вставала в пять тридцать, чтобы не попасть в пробку; и в шесть часов уже неслась по городу на папиных «Жигулях». Первые две-три недели я тащила из дома на работу что-нибудь невероятно нужное — начала с заварочного чайника и турочки для кофе, завершила парочкой кактусов на подоконник. Раньше меня в клинику приезжал только наш главный врач Сергей Валентинович Ефимов. Начальство парковалось не намного лучше Елены Андреевны. Каждый раз, протискиваясь между машинами дежурных врачей, он явно нервничал, постоянно открывал дверь и осматривал дислокацию, а потом, вылезая из машины, то и дело ронял какие-то папки с бумагами. Периодически около служебного входа происходило неловкое столкновение.

— Доброе утро, Леночка. Вижу, не прогадал с новым доктором. Только настоящие фанаты приезжают на работу полседьмого.

— Это просто еще далеко до первого сентября. Некуда себя деть, Сергей Валентинович.

— Ну, да него еще всем далеко. А приезжаете только вы.

Домой возвращалась не ранее десяти-одиннадцати вечера и, наскоро перекусив, набрасывалась на компьютер — свежие статьи по эндокринологии, терапии, острой диагностике, а также масса работ по реанимации. Каждое новое знание шептало в ухо: ты пропустила столько времени, неверная и тупоголовая, предала свое призвание ради корпоративного телефона и дешевой иномарки. Спала по пять-шесть часов; а утром, включая субботу, все повторялось заново. Я потеряла возможность жить именно такой жизнью на целых двенадцать месяцев бессмысленного отсиживания в офисе; и только теперь поняла, как же это было важно. На свете нет ничего интереснее, чем покумекать над анализами, поговорить, послушать, постучать, потрогать и, наконец, сложить картинку из множества кусочков. Сложить, а потом понять, как же эту картинку вернуть в более гармоничное состояние; и в конце радоваться, как все меняется, возвращается к жизни и наполняется надеждой на лучшее.

Отделение реанимации было просторное и светлое. Ординаторская же, как обычно, подкачала; стандартная каморка папы Карло, только с хорошим ремонтом, Интернетом, компьютерами и кухонной техникой. Самая важная вещь — уютный кожаный диванчик, занимавший треть по периметру. В утренней тишине всплывали счастливые картинки из прошлого — вот-вот услышу Люсин призыв пить кофе в сестринской; пока «не накрыло», как говорится. Сколько бессонных ночей прошло в том самом главном месте моей жизни, в старой полуразрушенной больнице. Теперь вместо письменного стола и маленькой ободранной тахты — дорогой ламинат на полу, модная микроволновка, два ноутбука и симпатичный бежевый диван.

Новое рабочее семейство оказалось гораздо скромнее нашей дружной больничной шайки и состояло из меня и одного-единственного «Шрека». Звали его Саша Смолин, реаниматолог из Мариинской больницы. Будучи миниатюрной блондинкой, я никак не могла понять, как существовать в шести квадратных метрах с огромным дядькой, разбрасывающим все и всюду, не стесняющимся громко отрыгивать после еды, а иногда нагло похрапывающим после обеда. В целом он занимал большую часть нашего общего жизненного пространства. Неуклюжее сталкивание лбами длилось пару недель, и, видимо, Саня тоже испытывал огромное чувство неловкости. Радовало только одно — притяжения на уровне мужчина — женщина между нами не было. Шрек оказался идейным подкаблучником с двумя дочками и женой. Но все равно, мы как два гиппопотама в луже — постоянно натыкались друг на друга. Особенно если слышали из палат вопли «доктор, мне плохо!!!» и пытались одновременно пройти сквозь дверной проем. В конце концов не выдержали и практически одновременно дозрели до неожиданного, но правильного решения вопроса: