Читать книгу "Петр Великий. Прощание с Московией - Роберт К. Масси"

Бессилие Польши объяснялось рядом причин. Первая из них состояла в отсутствии какого бы то ни было национального и религиозного единства. Лишь половину населения Польши составляли собственно поляки, и эта половина придерживалась католицизма. Другая половина – литовцы, русские, евреи и немцы – представляла собой мешанину из протестантов, православных и иудеев. Между различными группами существовали разнообразные, более или менее напряженные связи и отношения, но в целом наблюдалось всеобщее религиозное и политическое противостояние. Литовцы ссорились между собой, и объединяла их только общая ненависть к полякам. Евреи, составлявшие значительную часть городского населения, стремились к главенству в торговых и финансовых делах, внушая полякам зависть и страх. Казаки, номинально подчиненные гетману Украины, который теперь формально являлся подданным русского царя, не выполняли никаких указов польского короля.

Но если в национальной и религиозной сфере царила путаница, то политическую ситуацию в Польше следует признать попросту хаотической. Это государство было республикой, в которой имелся король. Король был выборным, а не наследственным монархом и располагал лишь той властью, какую ему благоволила предоставить польская знать – то есть, как правило, никакой. Монарх, таким образом, представлял собой нечто вроде парадного украшения на здании государства. В то время как Франция своим примером указывала большинству европейских государств дорогу к централизованной власти и абсолютизму, Польша двигалась в противоположном направлении – к политическому распаду и анархии. Настоящими правителями Польши были польские и литовские магнаты, владевшие огромными территориями, на которые центральная власть не распространялась ни в коей мере. Так, Сапеги, могущественный литовский род, сами помышлявшие о престоле, вообще ни в грош не ставили польских королей.

Именно польская и литовская земельная аристократия и настояла в 1572 году на выборности королей. Она же к концу XVII века владела всеми богатствами страны и вывозила лен, зерно и лес из своих обширных поместий вниз по Висле в Балтийское море. Она обладала всей полнотой политической власти, ибо не только избирала себе монарха, но и заставляла избранника накануне коронации подписывать обязательство, определявшее условия, на которых ему разрешалось править. Своего идеала польская аристократия достигла тогда, когда сейм, или парламент, пришел к решению, что ни один закон не может быть утвержден, если хотя бы один из членов сейма возражает против этого. К тому же ни король, ни парламент не располагали механизмом введения или сбора налогов. Не существовало также сколько-нибудь последовательной польской внешней политики. «Эта буйная нация подобна морю, – сетовал английский дипломат. – Она клокочет и ревет… но в движение приходит лишь под воздействием какой-нибудь превосходящей силы».

Такая же неразбериха царила и в польской армии. Кавалерия отличалась примерной отвагой и пышным убранством: нагрудники и мечи доблестных всадников сияли алмазами. Зато дисциплины не существовало вовсе. Польская армия, ведущая боевые действия, могла в любой момент увеличиться или сократиться из-за того, что какой-нибудь магнат с вооруженными вассалами присоединился к ней или, напротив, ее покинул. И лишь сами эти господа решали, вступать ли им в боевые действия и если да, то когда именно. Если они уставали воевать или им просто становилось скучно, они покидали театр войны, какими бы ужасными последствиями подобный поступок ни обернулся для оставшихся польских воинов. Бывали даже такие времена, когда король Польши вел войну, а Речь Посполитая в лице парламента пребывала в состоянии мира. В обстановке царящего хаоса, где, как в калейдоскопе, смешивались декоративный король, парламент с подрезанными крыльями и самоуправное феодальное войско, огромная мятежная страна брела, спотыкаясь и падая, но все же неуклонно приближаясь к анархии.

При такой государственной системе Польша могла уповать лишь на то, что сильный государь каким-то образом сумеет обуздать этот хаос, всех объединив и утихомирив. Однако выбор монарха зависел теперь не только от желаний польской знати. К этому времени вопрос о том, кому достанется польская корона и с ней хотя бы ограниченная власть над одним из крупнейших государств, приобрел общеевропейское значение. Каждый монарх Европы жаждал завладеть польским троном для своей собственной династии или, по крайней мере, для кого-нибудь из дружественных ему правителей. Петр, русский царь и восточный сосед Польши, был особенно в этом заинтересован. Услышав, что польский трон может достаться французскому претенденту, Петр уже готовился, если понадобится, оккупировать Польшу. Он выдвинул русские войска к польской границе, чтобы оказывать давление на выборщиков, а в случае победы француза приступить к захвату. (Как раз распоряжение о том, чтобы стрелецкие полки снялись из-под Азова и выступили в сторону Польши, и спровоцировало их бунт и тем самым – спешный отъезд царя из Вены.) А на другом конце Европы Король-Солнце мечтал увидеть, как дружественная Франции Польша поднимается за спиной Габсбурга. Кандидатом Людовика был Франсуа Луи де Бурбон, принц де Конти, французский принц крови, который сделался любимцем версальского двора благодаря своим воинским подвигам, неотразимому обаянию и сексуальной всеядности. Сам Конти не испытывал восторга от перспективы сделаться польским королем – не хотелось расставаться с друзьями и версальскими развлечениями ради диких степей Восточной Европы. Однако король стоял на своем и крупно раскошелился, выделив три миллиона ливров золотом на подкуп необходимого числа голосов в сейме. Его усилия принесли успех, и при поддержке большинства польской знати, включая и литовское семейство Сапегов, был избран Конти, которого отправили морем в Данциг (Гданьск) в сопровождении сильной военно-морской эскадры под командованием знаменитого французского адмирала Жана Бара.

Прибыв в Польшу, Конти узнал, что он уже низложен. Август Саксонский – отвергнутый претендент, опиравшийся на русского царя и австрийского императора, отказался признать решение сейма и вступил в Польшу во главе саксонской армии. Он прибыл в Варшаву, опередив Конти, принял католичество, вынудил сейм изменить решение и был коронован 15 сентября 1697 года. Конти с легким сердцем возвратился в Версаль, и в Польше началось тридцатишестилетнее правление Августа.

Итак, Август не просидел еще на польском троне и года, когда Петр, возвращаясь в Москву, пересек его владения. Август оставался также саксонским курфюрстом, хотя Польша и Саксония не имели даже общей границы: их разделяли принадлежавшая Габсбургам Силезия и бранденбургские земли по Одеру. Саксония была лютеранской, Польша – преимущественно католической. Власть Августа, как и всех польских королей, была ограниченной, но он уже искал способ исправить положение. Явившись в Раву, где пребывал новый король, Петр нашел, что Август, подобно ему самому, – молодец, наделенный недюжинной статью. Двадцативосьмилетний король был высок (конечно, если не сравнивать его с Петром, чей рост выходил за нормальные рамки) и обладал мощным сложением: его даже прозвали Августом Сильным и говорили, будто он может руками согнуть подкову. Он отличался грубоватым прямодушием и дружелюбием, был румян, голубоглаз, имел крупный четко очерченный нос, полные губы и необыкновенно густые черные брови. Его жена, урожденная Гогенцоллерн, оставила его, когда он перешел в католичество, но это мало беспокоило Августа, чье сластолюбие и волокитство поистине не знали границ. Достижения Августа в этой области были выдающимися даже для того времени, когда достойных соперников у курфюрста хватало; он коллекционировал женщин и, наслаждаясь своей коллекцией, произвел на свет ни много ни мало 354 побочных отпрыска. Одной из самых любимых фавориток Августа была прекрасная графиня Аврора фон Кенигсмарк, с которой Петр уже встречался в Дрездене. Другой, много лет спустя, стала графиня Ожельска, одновременно приходившаяся Августу дочерью.