Читать книгу "Как загасить звезду - Ольга Играева"

— Нет, — мотнул головой Костов. — Я думаю, нет. Но Дуся… Она провела свою партию безошибочно — послушай пленки, и убедишься. Она слегка изменяла голос — пыталась басить, но голос остался узнаваемым. Специалист в два счета докажет, что голос — ее. Манеру изменить труднее, чем тембр. Они не смогли ее ни запугать, ни обдурить, ни вывести из себя, ни выследить. Соловей все просчитала на два шага вперед, все предусмотрела, все продумала до малейшей мелочи. Не поддалась ни на одну уловку. Время контакта всегда выбирала сама, говорила коротко, чтобы не успели засечь, и, видимо, постоянно меняла телефоны — кстати, пользовалась главным образом общедоступными аппаратами в кафе, клубах, магазинах, гостиницах. Это по характерному шумовому фону можно понять, он такой, знаешь, все время разный. Постоянно меняла место выхода в эфир. Они, когда поняли, в какие цепкие ручки попались, пробовали тянуть время, сбивать цену, но Дуся если и уступила, то чуть. Начала с двухсот тысяч, а закончила ста восемьюдесятью. Талант!.. А как сыграла роль проститутки? Вжилась, влезла в образ — да так, что и покидать его не захотела.

— Не понимаю, что вы так зашлись от этой авантюристки, — неприязненно отозвалась Надежда. — Если она была такая умная, то почему сейчас в морге валяется с перерезанным горлом?

— Умная-то умная, а какую-то ошибку все-таки допустила, — задумчиво проговорил Костов. — Несколько раз выходила на связь с одного и того же мобильника — чужого, украденного у клиента. Думала, если аппарат чужой, то накрыть ее не успеют. Устала, расслабилась, уверилась в собственной неуязвимости… А они успели.

— А как же она с убийцей под лестницу пошла, если, как вы говорите, она их видела на балконе?

— Наверняка трудно сказать. Но, вероятно, она запомнила главным образом Штырева, второй мог стоять в глубине балкона… А сейчас ты спросишь: «А как же царапины, почему она не насторожилась?» Ты уже задавала мне этот вопрос, и я тебе тогда же и объяснил: информацию о царапинах мы сразу же засекретили и в прессу не давали. Соловей не знала о царапинах. Внимательно слушала?

Надежда с готовностью кивнула.

— Внимательно слушала? А теперь забудь. Это все мои бездоказательные фантазии.

— Нет-нет, — запротестовала Надежда. — Мне очень понравилось. По-моему, это все объясняет. Только вы так и не сказали: за что Штырев и Семиряга убили Лосского?

— Разберемся, — проронил Костов.

Алинка надулась — обиделась, что он ей рассказал про отступной. Может, не нужно было? Ладно, хватит предаваться запоздалой чувствительности. Что сделано, то сделано. А кстати, что обижаться? Рассказал все как было. А то только и слышишь от нее — «Олег то, Олег се, не то что ты… Его я любила, а тебя нет». Дурочка, да если бы она знала, что он, Абдулов, ей жизнь спас — реально, по-настоящему спас от ножа — того самого, который потом в горло Алины Соловей воткнулся! «Не приходило тебе такое в голову, деточка? Не думала ты, что это было непросто, что мне пришлось преодолеть себя, чтобы позвонить влиятельному человеку и отвести от тебя беду? Ты хоть понимаешь, что мне пришлось одалживаться? И что я сделал это от всей души, от чистого сердца, потому что ценю тебя и — страшно сказать, — может быть, даже люблю? И что я МОГ БЫ ЭТОГО НЕ ДЕЛАТЬ? А Олегу на всех всегда было плевать — и на тебя тоже…»

Некстати сейчас эта размолвка. У него столько проблем! Нет, засело в голове как заноза — ее жалкое лицо, когда он сказал ей про деньги, ее слезы, ее «Уйди!», и мент хитрожопый тут как тут рядом с расстроенной девушкой. Только и ждет небось, чтобы воспользоваться моментом — ее беспомощностью, растерянностью… Абдулов звонил ей позже в больницу — трубку бросила и разговаривать не захотела. Он еще раз и еще набрал ее номер, но мобильник был уже отключен — «абонент находится вне зоны действия». Жаль, жаль, что поссорился с Алинкой, — ему сейчас так необходимы поддержка, сочувствие, крепкий тыл, теплая ручка на плече, преданный взгляд. А лучше, чем у нее, ни у кого это не получается. Нина… Она рядом навсегда, навеки за плечом. Но к преданности жены он привык, ее преданность уже давно, как бы это сказать, его не возбуждает. Не влечет, не притягивает — она стала слишком обыденной, отданной давно и безвозмездно. Такой, как воздух, как вода — дышишь, пьешь и не замечаешь, потому что это будет с тобой бесплатно и всегда, пока ты жив. Кому вздумается любить воздух или воду, которую пьешь? А за одно Алинино, обращенное к нему: «Не волнуйся, любовь моя, все будет хорошо», — он готов отдать что угодно. Ладно, хватит о взбалмошной девчонке. Через пару дней он утрясет свои проблемы — и в больницу, к ее ногам, с букетом красных полутораметровых роз, с такой охапкой, чтобы не помещалась в обхвате. И простит Алинка, куда денется. Сколько ни грусти об Олеге, а он уже не вернется… Глупо, конечно, что он слукавил ей, когда рассказывал про ту «порнушную» пленку, сделанную с участием Алены Соловей. «А как ты хотела? Я — свободный человек. Хочешь, чтобы я давал отчет двадцатилетней любовнице-сопливке? Ерунда! Я — мужик и на все имею право. Забудешь, лапочка. Выбора у тебя нет».

На следующее утро после показа той злосчастной видеопленки в ночном телеэфире все произошло, как и представлял Абдулов. Только хуже. Кечин полчаса орал на него матом у себя в кабинете и не желал слушать никаких объяснений.

— Мозги у тебя куриные, как у бабы! Ты соображал, что делал? Устраивать кобеляж под видеозапись! Любой полудурок смекнул бы, что трахать шлюх лучше без софитов! И групповуху умные люди не устраивают — каждая из телок потом свидетелем может выступить… Какая скрытая камера? Ты мне-то голову не морочь, я как-никак профессионал, четверть века телевидением занимаюсь. По ракурсу, по панораме, да по всему видно, что ты со своими потаскухами снимал этакую любительскую порнушку для внутреннего употребления! Ладно, глупость сделал, так еще допустил, чтобы пленка на сторону ушла! Сколько с нее копий уже сняли, имеешь представление? Ты хоть просекаешь, что цель — не ты, а Огульновский? Что твоя голая задница в эфире по нему бьет в первую очередь, по телеканалу, по нам всем? Ты о товарищах подумал? Судьба канала на волоске висит. После выборов ни одна сука кредит не дает — боятся, выжидают, пока прояснится, как у нас отношения с Кремлем сложатся. На выборах мы не на того поставили… Огульновский контакт пытается наладить с САМИМ — а он у нас, всем известно, чистоплюй, хороший семьянин, мужик с твердыми правилами. А тут твое брюхо со всеми причиндалами крупным планом по телевизору елозит…

Абдулов, покаянно выслушавший всю тираду, попытался вставить слово:

— Я все понимаю. Наверное, я заслужил упреки и даже презрение с вашей стороны. Можете оплевывать меня сколько угодно, хотя, честно говоря, я не понимаю, что такого ужасного я совершил. Я — свободный человек, и я мужчина. Не думаю, что зритель был так уж шокирован происходившим на пленке. Ничего из ряда вон выходящего, сексом все занимаются. Думаю, что мне, как телеведущему, это не повредит, скорее наоборот, только подкинет мою популярность. Ведь о таком — вволю потрахаться с несколькими молодыми девками — в глубине души мечтает каждый зритель. Только не каждый может себе это позволить. Одному жена не дает, другого останавливают закомплексованность и опасения огласки, третьему бабок не хватает. Но сейчас не это главное. Надо думать, что делать, что предпринимать. Нельзя допустить, чтобы пленку прокрутили второй раз. Может, позвонить в «ТВ-ресурс», договориться о выкупе ролика? Огульновский в этом тоже заинтересован…