Читать книгу "Стать японцем - Александр Николаевич Мещеряков"

человек использовал все свои силы максимально эффективным образом, ему уже некуда будет приложить какие-либо дополнительные усилия»"6. Кано Дзигоро даже утверждал, что вовсе не обязательно практиковать дзюдо — достаточно обладать пониманием его сущности117.

Отрицание телесности в это время было настолько всеобщим, что даже в яростном антизападном дискурсе предвоенного и военного времени тело европейца было задействовано лишь в минимальной степени (связанный с Японией пактом о ненападении СССР вообще старались не трогать). И если западные (в особенности американские) карикатуристы с кровожадной охотой (одним из главных американских лозунгов было утверждение «хороший японец — это мертвый японец») изображали «япошек» в виде недочеловеков или же макак (горилл, тараканов, вшей, червей, змей, крокодилов, собак, баранов, мышей, крыс, муравьев, пчел, осьминогов и т. д.), то главным дегуманизирующим направлением японской пропаганды было изображение противника как ущербного в моральном («духовном») отношении. Если же враг все-таки уподоблялся представителям животного мира, то это был не паразит, а агрессивное и обычно абстрактное млекопитающее, у которого следовало выбить клыки и зубы. Или же обломать рога (американцы и англичане могли изображаться в виде чертей). Обычно это был не «рядовой» американец (англичанин, китаец), а конкретный персонаж (Рузвельт, Черчилль, Чан Кайши).

погибшим на поле боя), — «вот что такое здоровье, к которому мы стремимся»118.

Японские военные оказались наиболее восприимчивыми по отношению к «духовному» дискурсу. Именно они указывали на тот путь, на котором японские мужчины могли обрести уверенность в себе.

Полномасштабная война в Китае началась в 1937 г., а еще через четыре года, 8 декабря 1941 г., японская армия оккупировала английские сеттльменты в Китае, десантировалась на британский Малайский полуостров, блокировала военно-морскую базу в Гонконге, совершила воздушные налеты на авиабазы, расположенные на американских Филиппинах, напала на Перл-Харбор и объявила войну Великобритании и США. Япония оказалась в состоянии войны с половиной мира.

Комплекс телесной неполноценности, который выдавался за комплекс духовного превосходства, провоцировал непредсказуемое и не подчиняющееся логике поведение японских мужчин. С точки зрения стратегической эта война представляется безумием, но логику поведения страны диктовали вовсе не соображения рационалистического характера, а прежде всего комплекс обиды на то, что Запад продолжает рассматривать Японию как «азиатскую» страну, дискриминирует ее по расовому признаку и не желает признавать «красоту» японцев, а сами японцы оказываются неконкурентоспособными в телесном отношении. Безграничная вера Запада в то, что по телесным и умственным параметрам японцы безнадежно уступают белому человеку, была действительно искренней: когда японская авиация безнаказанно уничтожала американские аэродромы на Филиппинах, генерал Дуглас Макартур не мог поверить, что в кабинах японских бомбардировщиков сидят японские пилоты — он был уверен, что ими управляют белые наемники. Англичане в разбомбленном Гонконге тоже полагали, что за штурвалами японских самолетов находятся немцы119.

«Эмоциональный» фактор, заключавшийся в причудливом сочетании чувства обиженности, комплексов неполноценности и превосходства обладал огромной силой. Сложившиеся телесно-церемониальные практики были направлены на обеспечение порядка, консервацию существующих внутригосударственных общественных отношений и, в конечном итоге, играли роль «замедлителя» событийной истории внутри страны. Однако что касается международной истории, то здесь телесный фактор служил в качестве ускорителя принятия решений и событий. Стихотворец Такамура Котаро, который в свои молодые годы так мучился от комплекса своей (японской) телесной неполноценности, с началом войны (8 декабря 1941 г.) получил теперь возможность для мстительного реванша. Он сочинял:

Запомните: месяц декабрь, восьмое число.

История мира начинает новый отсчет.

Власть англосаксов тает и тает"'—

Восточная Азия, суша и море.

Тает и тает крошечный остров

Japan, что лежит на востоке, за морем.

Держава Ниппон — снова держава богов

Во главе с божеством-государем.

Грабителей семя — Австралия, Америка, Англия — Их мы власти лишаем.

Наша сила — в правде силу черпает.

Восточную Азию — ей же верните. Больше не надо. Страны-соседи — от голода пухнут.

Когти и зубы врагов — вырвем с корнем.

Стар и млад, мужчина и женщина —

Встань, как один, силой военной налейся.

Будем сражаться — доколе страшный враг существует.

Запомним рубеж истории мира: Месяц декабрь, восьмое число.

Исходившие из критерия «целесообразности» и «достижимости целей», безоговорочно верившие в превосходство «белого человека» и военно-экономическую статистику лидеры западных стран не верили в возможность того, что японским политикам может прийти в голову сама идея ввязаться в заведомо проигранную войну, а потому нападение Японии застигло их врасплох. Однако тогдашняя Япония одушевлялась не столько геополитическими соображениями и достижимостью целей, сколько «поэтическими» (эмоциональными) ценностями, которые противопоставлялись «холодному» и «бездушному» рационализму Запада и даже классического Китая.

Данное утверждение — не только метафора, в жизни тоталитарной Японии (как, впрочем, в нацистской Германии и СССР) поэзия действительно занимала огромное место. Это относится и к традиционной поэзии, но основную роль играл здесь новомодный европейский верлибр. Характерной чертой последнего в его японском изводе является повышенная экзальтированность и игнорирование всех проявлений материального мира. В предисловии к одному из поэтических сборников утверждалось, что «с началом великой войны в Восточной Азии декламация стихов получила широкое распространение, которое с каждым днем становится все шире и шире», что ведет «к поднятию воинского духа, очищению родного языка и повышению накала высоких эмоций». Говорилось также, что в этом отношении поэзия занимает первое место среди всех искусств.

Этот поэтический дискурс предполагал не индивидуализацию человека, не выявление особенностей его душевной и телесной жизни, а его «массовизацию» и слиянность с «телом государства», растворение в нем и, в конечном итоге, самоуничтожение. Ликвидация границ между телом человека и телом государства доходила до абсурдного предела, когда наиболее чувствительные к поэтическим метафорам люди предлагали ликвидацию заборов между частными домами — так, чтобы страна представляла бы собой действительно один дом, чего требовали поэты от политики120.

Мир «низкой» прозы следовал вслед за поэзией и парил в небе, в котором его соперником была американская авиация. Ее налеты на японские города становились все более методичными и смертоносными.

Дискурс, который делал акцент прежде всего