Читать книгу "Луна костяной волшебницы - Кэтрин Парди"

Я невольно замедляю шаги, приближаясь к комнате на вершине разрушающейся башни. Изнутри доносится шепот, словно Одива молится. И мне не следует ее беспокоить. Мне потребовалась вся моя смелость, чтобы прийти в ее комнату, ведь я даже не знаю свою мать. Она всегда держалась особняком от famille и не помогает в повседневных делах. И даже говорит с нами лишь по необходимости. Честно говоря, я вообще не уверена, что хочу узнать ее лучше. Вся моя жизнь оказалась ложью из-за того выбора, что она сделала. Но это не останавливает меня от того, чтобы тихо подкрасться к двери. Интересно, как ведет себя Одива, когда остается одна? Может, в такие моменты она сбрасывает маску холодности и становится совершенно другой. Такой, кого мне захочется узнать поближе.

Дверь слегка приоткрыта, и мне удается разглядеть примерно с полметра пространства в центре комнаты. И еще немного вправо и влево, если слегка наклониться.

Matrone стоит на коленях посреди комнаты. Она выглядит такой маленькой и уязвимой… и она сняла все свои кости благодати.

Они разложены вокруг нее: кулон в форме когтя из кости медведя-альбиноса и аналогичный кулон из кости филина, зубы ската-хвостокола, позвонки асписовой гадюки и череп ночной вечерницы. Одива честно призналась, что череп вороны не является костью благодати, поэтому он не лежит перед ней, а все так же висит на ее шее.

Глаза Одивы закрыты, руки вытянуты вперед, а сложенные вместе ладони опущены вниз. В такой же позе она молилась в ночь неудавшегося обряда посвящения Аилессы.

Я скольжу взглядом по ее прямым шелковистым волосам цвета воронова крыла, белоснежной коже и ярко-красным губам. Мы с ней совершенно не похожи. Как она может быть моей матерью?

Но затем с помощью моего улучшенного зрения я замечаю, что изгиб между ее шеей и плечами точно такой же, как у меня. И глаза, хоть и черные, а не карие, но по форме почти одинаковые. А еще мне бросаются в глаза ее руки, такие же, как у меня, до самых кончиков пальцев. Даже то, как мизинцы слегка оттопыриваются от остальных, словно зеркальное отражение моих рук.

Одива открывает глаза. Я вздрагиваю и отскакиваю от двери. Но как только сердце успокаивается, вновь подкрадываюсь обратно и заглядываю внутрь. Теперь в круге из костей благодати появилась чаша. И костяной нож. Одива не молится. Она проводит обряд. А костяное оружие используется лишь для ритуалов с принесением жертвы.

Но зачем ей такой ритуал?

Она поднимает нож, и я невольно вздрагиваю, наблюдая, как matrone прорезает линию на ладони. Хотя я не должна реагировать на это. Это стандартная часть ритуалов с принесением жертвы. К тому же мне не раз приходилось резать себя костями животных. Если бы Аилесса завершила обряд посвящения, ей бы пришлось разрезать свою ладонь ножом, покрытым кровью Бастьена.

Одива тянется к чаше. Но в ней находятся не кости животного или чья-то кровь, а прядь каштановых волос, перевязанная белым шнуром. Я прикрываю рот рукой, чтобы сдержать вздох. Аилесса единственная в нашей famille с таким цветом волос.

Одива капает кровь на волосы Аилессы.

И страх поднимается к моему горлу вместе с приступом тошноты. Что она делает? Возможно, она проводит церемонию почитания жизни моей сестры – может, Одива сожалеет, что не спасла ее, – но мне почему-то так не кажется. Да и кости Одивы расположены вокруг нее так же, как я располагала кости Аилессы у основания Кастельпонта, чтобы мост стал олицетворением ее тела.

По телу расползается озноб от осознания, что это может означать. Неужели мать способна убить собственного ребенка?

Ноги дрожат. А руки не слушаются. Я не могу поднять их, чтобы открыть дверь. Но просто обязана это сделать. Я должна остановить ритуал и не могу позволить…

– Это мои волосы, Тирус. Это моя кровь, что я разделяю со своей матерью.

Я слегка вздрагиваю. Не так начинается молитва принесения в жертву.

Да и любая из известных мне молитв.

– Услышь мой голос, Тирус, песню сирены моей души. Я – Аилесса, дочь Одивы.

Сердце пропускает удар. Одива не собирается убивать Аилессу. Она пытается притвориться ею перед богом подземного мира. И не имеет значения, что она даже не попыталась изменить голос, чтобы он звучал, как у Аилессы. Крови и волос должно хватить, чтобы провести Тируса.

– Я отказываюсь от своего первородства и от права наследования.

Мои глаза расширяются.

– Моя воля непоколебима. Да пусть будет так.

С ее губ слетает тяжелый вздох, а тело будто сдувается. По щекам Одивы струятся слезы, когда она проводит пальцами по пряди волос Аилессы.

– Ну вот, Тирус, ритуал завершен. – Она перекладывает волосы обратно в чашу и прижимает окровавленную руку к груди. – Надеюсь, это тебя удовлетворит. Я говорю сейчас как твоя слуга Одива. Прими мои многочисленные жертвы, отданные тебе за последние два года, взамен тех двух лет, что я провела со своим любимым.

Жар опаляет мое лицо. Мне ненавистно, что я – дитя, рожденное в союзе, который возник вопреки воле богов.

Она открывает глаза, но не поднимает головы.

– Я подарила тебе Огонь тысяч Освобожденных душ, вместо того, чтобы отправить их Эларе.

Эти слова не укладываются у меня в голове. Что она только что сказала?

– И теперь я прошу выполнить свою часть нашей сделки. – Она сглатывает. – Освободи моего возлюбленного из Подземного мира. Пусть он услышит мою песнь сирены и станет моим истинным amouré.

Я моргаю в надежде разогнать черные пятна перед глазами. Неужели я правильно поняла ее? Неужели моя мать действительно отправила тысячи невинных душ на вечные страдания только ради того, чтобы воскресить моего отца и связать их жизни воедино?

Дрожащими пальцами она вновь гладит волосы Аилессы.

– А что касается ребенка от мужчины, которого вы с Эларой выбрали для меня, я почти уладила этот вопрос. – Ее дыхание прерывается. – Молю тебя, Тирус… пожалуйста, измени требования, которые ты мне дал изначально. Не заставляй убивать свою первородную дочь.

В ушах начинает звенеть. Желчь подкатывает к горлу. В тот момент, когда я решила, что Аилессе ничего не угрожает от нашей матери… когда испытала небольшое облегчение от того, что хоть она и потеряла право первородства, но не лишилась своих благодатей… наконец поняла причины поступка Одивы, почему она совершила все те ужасные преступления против Освобожденных.

Она отдала Тирусу все, что только могла придумать, чтобы не лишать Аилессу жизни… Все, кроме отказа от сделки. И это самое ее страшное преступление из всех. Потому что я не сомневаюсь, что она убьет мою сестру, если это окажется единственным способом вернуть моего отца.

– Дай мне знак, что я могу сохранить жизнь Аилессе. – Одива разводит руки со сложенными вместе ладонями и опускает их вниз, к подземному миру. – Подари мне своего золотого шакала.