Читать книгу "Война или мир - Влад Савин"

Нет, это вовсе не значит, что все, мыслящие так, это идеалисты-альтруисты, готовые кусок последний отдать ближнему. Всего лишь, для них порядок, когда каждому обеспечен кров, пища, и конечно, безопасность, важнее абстрактной свободы. И неважно, кто гарантирует порядок — «справедливый добрый царь», сильное государство, или Партия и Советская Власть. Такие, как Лида Ч. сравнивают это со спокойной жизнью скотины в стойле — принимая за основу, «пусть погибнет мир — но будет обеспечена моя свобода». Это и прежде бывало в среде интеллигенции и, даже, части дворянства — когда известный ученый, художник, архитектор, да просто высокообразованный человек, или личность вроде князя Курбского, легко мог пойти на службу к соседнему государю, не считая это изменой и не видя особых обязательств перед местом своего рождения; в последнее же время, с развитием промышленности и науки, это стало распространено среди образованных людей — которым все прочее: безопасность, кров, пища, подразумевались сами собой! Потому — свобода выходит лишь для узкого круга интеллигентов, ну а «быдло», обеспечивающее им жизнь, должно знать свое место и быть этим счастливо!

А в Красной Империи по-другому. Слова Анны Лазаревой — что платой подкупают мразь, а элите власть дает награду за верную службу. Тем из «кухаркиных детей», кто имеет талант, ум, волю, кто достоин, кто подходит — открыт путь наверх. И эти люди, кто угодно, но только не серая инертная масса, не рабы системы — они готовы драться насмерть за свой порядок, свое Отечество и свою Советскую Власть. Факт, что в эту войну в отличие от той, прошлой, мы взяли Берлин и дошли до Рейна, побеждали на суше и на море куда более сильного врага — Восточная Пруссия четырнадцатого года и «великое отступление» пятнадцатого не шло ни в какое сравнение с трагедией сорок первого, сорок второго — говорит о том, что эта «новая элита» сродни «птенцам гнезда Петрова» или маршалам Наполеона, талантливые и энергичные люди из низов, оказавшиеся сильнее разложившегося старого дворянства. Лида ослеплена ненавистью и не понимает, что ей противостоит вовсе не безмолвная толпа — эти никогда не примут нашей идеи абстрактной свободы, как высшей ценности, мы будем для них, в лучшем случае, «баре чудят», а в худшем, врагами и предателями, заслуживающими смерти. Если события тридцатых (и тридцать седьмого) имели в основе как раз столкновение большевиков первой волны Ленина-Троцкого, «космополитов» (или «интернационалистов», как они себя называли), и «имперцев» Сталина? И даже тогда, первоначально имея власть и авторитет, космополиты проиграли! Кстати, это означает, что повторения тридцать седьмого не будет — ведь враг уже повержен?

А еще мне, дворянке Ахматовой, совершенно не импонирует идея Л.Ч., «чем хуже, тем лучше», уж слишком это похоже на смердяковское «чтоб нация умная завоевала нас, нацию глупую, для нашего же блага». Да и Красная Империя стала мне казаться далеко не самым худшим в мире местом — тут вполне можно жить, в том числе и интеллигентному человеку.

Кто-то будет вопить, что «Ахматова продалась»? Нет — я всего лишь увидела и поняла то, что недоступно им. Красная Империя уже идёт. Её бойцы уже стоят плечом к плечу. Уйди с дороги!

Но я все же поговорю с Лидой, когда ее увижу! И если она не послушает — что ж, пусть пеняет на себя!

И мне будет интересно когда-нибудь приоткрыть завесу тайны, к которой я прикоснулась, она оказалась даже больше, чем я ожидала, не одни лишь песни и стихи. Эти люди — не все, но некоторые из команды — были какими-то неуловимо другими. Когда мы наконец сходили на берег, на рубке К-25 матросы рисовали цифры 104 — число подтвержденных побед — под шутки с прибаутками собравшихся на палубе. И песня, которую исполнил под гитару в кают-компании уже после боя по пути домой капитан 2 ранга Мыльников — не из числа тех, новых, все же достаточно высокого уровня, а грубый «солдатский фольклор»:

Медленно торпеды уплывают вдаль

Встречи с ними ты уже не жди.

Было нам Норвегию совсем не жаль,

У Китая это позади

Может, мы обидели шанхайцев зря,

Сбросив пару лишних мегатонн.

Пусть горит под чанкайшистами земля,

И дрожит от страха Вашингтон.

Ядерный грибок растёт, качается

Мощность излучения растёт.

Танки США горят и плавятся

Лучше б трактор выпустил завод.

След наш кильватерный по морям стелется

Алые платья радуют наш глаз.

В гавань родную пришли мы провериться

Снова загрузим спецбоеприпас!

Это песня не защитников своего Отечества от смертельной угрозы — а скорее, тех, кто воспринимает войну, как игру вдалеке от своего дома. Мировую войну, в которой каждый снаряд, или бомба будут иметь силу как то, что было сброшено на Сиань или Шанхай — я представила это, и мне стало страшно, не разлетится ли от этого вся наша планета на куски, или будет сброшена со своей орбиты? А эти люди смеются и шутят — так неужели были правдой слухи и сплетни о «пришельцах с коммунистического Марса», ходившие среди богемы еще во время войны? Если Александр Богданов был не только автором фантастических романов про марсиан-коммунистов (прим. авт — «Красная Звезда» и «Инженер Мэнни», изд 1908 и 1911 г), но и видным большевиком, другом Ленина — а большевики не скрывали, что красная звезда на их гербе символизирует планету Марс, «поскольку он старше Земли, а значит там уже победила коммунистическая революция»? Нет — в экипаже К-25 ведь такие же люди, как мы, а не высоколобые и большеглазые богдановские марсиане. Да еще и явно русские, а не немцы, не англичане, не китайцы, не негры. Но если герой Богданова в романе остался на новой родине, да еще и женился на прекрасной марсианке — то могла быть и колония русских эмигрантов, не забывших однако прежнее отечество и решивших вернуть ему свой долг?

Я не знала ответа. Поскольку есть ли жизнь на Марсе или нет ее — это даже науке пока не было достоверно известно. Лазарева точно что-то знает, но молчит. Надеюсь, что при следующей встрече она будет более откровенной.

А какой мог бы быть роман — о коммунистическом союзе двух миров? Даже жаль, что я фантастику не пишу. А вот Ефремов… Не за этим ли его включили в нашу делегацию?

Что ж — если в ближайшее время он напишет про звездные миры с коммунистическим строем, то я буду знать, что в своих подозрениях оказалась права!

Москва, тюрьма на Лубянке, 25 сентября 1950.

— Ну здравствуй Генрих, давно не виделись. Знал бы сколько сил мы потратили, что бы тебя найти. И успели вовремя — пока тебя не прикончила за ненадобностью какая-то шваль.

— И давно ты продался русским, Руди?

— Не раньше чем ты, Генрих, стал крутить шашни с англосаксами, решив что ефрейтор проиграл. Да еще предназначил мне в своем спектакле — роль трупа. Я все же был хорошим сыскарем — сумел сценарий предугадать, и изменить в лучшую для себя сторону.

— Я хоть сговаривался с культурными европейцами. А ты — со славянскими дикарями.