Читать книгу "Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал"

– Ты должна пообещать мне, что если родится мальчик, ты возьмешь его к себе и воспитаешь как Конвертини. Мы назовем его Витантонио. Только мы будем знать, что это в честь моего Вито Оронцо, отца ребенка, и твоего Антонио, который даст ему фамилию и надежду пересилить проклятие Пальмизано.

В следующие месяцы, пока Франческа ходила по деревне, выставив живот, Доната прятала свою беременность в доме-пещере, вырубленном в горе в Сасси – скальном пригороде Матеры, откуда была родом вся ее семья. Когда приблизилось время родов, она тайком вернулась в Беллоротондо, в Дом вдов. Оба ребенка появились на свет в День святой Анны, ранним утром 26 июля 1919 года. Доктор Риччарди, единственный, кого посвятили в тайну, присутствовал при родах, которые удачно совпали с отвлекшим внимание людей праздником в честь святой покровительницы деревни – пусть и скромным в то лето из-за того, что многие семьи были еще в трауре.

Доната родила первой, сразу после полуночи. Доктор взял ребенка на руки и медлил, сколько было возможно, прежде чем вымолвить:

– Мальчик.

Мать закрыла глаза, чтобы подавить рвавшийся наружу из самой глубины ее существа крик отчаяния. Ее словно пронзило острое лезвие. Затем она открыла полные безутешных слез глаза и попросила:

– Дайте мне его, Габриэле.

Доктор Габриэле Риччарди был семейным врачом Пальмизано, но также пользовал и семью Конвертини. Он был единственным в окрестностях специалистом, кто равно посещал и богатых пациентов, и бедных крестьян, которым не хватило бы денег даже на одну дозу хинина. Он положил младенца на грудь матери и вышел из комнаты. Доната сжала ребенка с такой силой, что тот заплакал. Доктор стоял в коридоре, прислушиваясь и размышляя, сможет ли он выполнить жестокий договор, на который вот-вот согласится, и сохранить тайну. Он вернулся в комнату.

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Я умру от горя, но он обойдет проклятие.

Врач промолчал, но глаза его затуманились, и он отвернулся. Малыш все плакал.

– Сколько в нем силы! Подумать только, что эта жизнь обречена из-за абсурдного проклятия! – горько пожаловалась Доната.

В этот момент Риччарди понял, что не сможет противиться.

– Будет лучше сразу отнести его Франческе, чтобы он привыкал к ней, – сказал доктор. – У нее еще несколько часов в запасе.

Риччарди наклонился, чтобы взять ребенка, но Доната прижала его к себе, умоляя:

– Еще минуточку!

Она целовала ребенка и клялась ему в вечной любви.

– Может быть, однажды ты поймешь… – прошептала она. – Ни одна мать никогда не любила своего ребенка так, как я…

Доктор Риччарди сидел на стуле в темном углу комнаты и плакал, не зная, на кого обратить свою ярость за столь несправедливое проклятие. Затем он решительно встал, поцеловал Донату в лоб, взял у нее ребенка и отнес Франческе.

Лежа в постели, Доната слышала, как младенец успокаивается на руках своей новой матери. Доктор перестал ходить из комнаты в комнату и удалился на кухню. Время от времени до него доносился плач ребенка. Или это были сдавленные рыдания Донаты? Затем все в доме ненадолго стихло, и Риччарди задремал, сидя на стуле. Проснувшись, он умылся и подготовил Франческу к родам. В комнате Донаты стояла тишина. Когда доктор вошел к ней убедиться, что все хорошо, он увидел, что та тихонько ушла, пока он спал.

Утром, около шести, Франческа родила девочку. На следующий день вся деревня с удивлением узнала, что у вдовы Конвертини двойня. Через неделю отец Феличе, духовник семьи, в ходе пышной церемонии в церкви Иммаколаты окрестил малышей – Витантонио и Джованна Конвертини.

Тетя

После родов Доната все время жила у Франчески, так что когда «двойняшки» заговорили, они сразу стали звать ее zia, «тетя». В сущности, малыши росли с двумя матерями, которые втайне от всей деревни делили все заботы. Когда приходило время кормить, Доната давала грудь Витантонио, своему сыну, Франческа же брала Джованну. Но иногда они менялись детьми, и те привыкли к двум мамам – одна была mamma, а другая zia.

Расположение дома Франчески предоставляло много мелких преимуществ. Они жили в центре деревни и в то же время могли наслаждаться природой и свежим воздухом; главный фасад смотрел на Виа-Кавур, но позади дома был небольшой двор, выходивший на площадь, обращенную к фасаду церкви Святой Анны, покровительницы Беллоротондо, поэтому прочие жители называли строение не только Домом вдов, но и Домом на площади Санта-Анна. С верхнего этажа со стороны площади открывалась великолепная панорама оливковых рощ и труллов долины Итрии, охватывающая пространство от холмов Альберобелло до склонов Чистернино. Издали было видно, что дом высится в самом центре величественных очертаний Беллоротондо – круглой в плане деревни, занимающей вершину холма, как стражник, готовый в любой момент защитить самую плодородную и наиболее справедливо разделенную между скромными крестьянами долину на всем юге Италии. Если бы дом на площади Санта-Анна был чуть выше, он был бы открыт всем ветрам, а с южной стороны можно было бы разглядеть дома и особняки Мартина-Франки, лепившиеся к собственному холму, первому за пределами Итрийской долины.

Дом стоял как нельзя лучше, но двоюродным сестрам этого было мало, они тосковали по тем временам, когда в детстве пасли коз на окраинах Матеры. Борясь с ностальгией, они населили двор животными, и куры, кролики и голуби вскоре стали любимыми игрушками Джованны и Витантонио.

На воспитание детей также неявно влияла бабушка, Анджела Джустиниан, венецианка, в детстве привезенная в Апулию, когда семья последовала за отцом в его новом назначении. Вследствие замужества она стала главой клана Конвертини и никогда не забывала, что дети – отпрыски ее старшего сына и, значит, в них течет и ее кровь. Трагическая гибель Антонио на войне не могла помешать детям вырасти настоящими Конвертини. Семья процветала благодаря лесопромышленному предприятию и быстро вошла в число самых состоятельных в регионе. Дела на старинной семейной лесопилке пошли в гору, когда Антонио Конвертини Старший решил привозить ель из Австрии, а также стал брать крупные партии каштана из лесов Тосканы и Гаргано. Его скоропостижная кончина была внезапным ударом. Но когда закат предприятия казался уже неизбежным, вдова неожиданно для всех взяла бразды правления в свои руки и вдохнула в дело новую жизнь, добившись результатов лучше прежнего; особенно этому способствовало решение покупать русскую ель с берегов Волги, гораздо более прочную, чем австрийская.

Анджела сразу же проявила такой выдающийся характер и такую предпринимательскую смекалку, ставившую ее на голову выше мужчин-конкурентов, что в деревне ее стали называть «синьора Анджела», а некоторое время спустя – уже и просто «синьора». И никто не сомневался, что Анджела Конвертини была настоящей хозяйкой, синьорой, всей деревни Беллоротондо.

26 июля 1923 года двойняшкам исполнилось четыре. Это был День святой Анны, и вся деревня отмечала праздник своей небесной покровительницы. В разгар празднования дня рождения детей Франческе стало плохо. С того дня визиты к врачу участились, и наконец снимки показали худший из возможных диагнозов: туберкулез. Доната окончательно оставила дом Пальмизано на окраине Беллоротондо, в котором и без того жила лишь время от времени, деля его со своей свояченицей Кончеттой, и навсегда переселилась в дом на площади Санта-Анна, чтобы взять на себя попечение о теле и душе больной и детей. Синьора Анджела предприняла отчаянную попытку отправить Франческу в санаторий, но та отказалась наотрез, сказав, что нигде ей не будет лучше, чем дома, и никто не будет за ней ухаживать лучше двоюродной сестры. Она нашла бы и другие отговорки, потому что ни за что на свете не рассталась бы с малышами.