Читать книгу "Подарки госпожи Метелицы - Александра Миронова"

Диана решительно захлопнула крышку ноутбука и, сбросив с себя домашнее платье, от которого отчаянно чесалось тело, голышом направилась в спальню. Быстро натянула футболку и джинсы, накинула сверху легкую куртку, обула кроссовки и вышла из квартиры.

До подземного перехода под главным проспектом города было две минуты пешком, а до того, как он уйдет, оставалось еще полчаса. Это всегда помогало – ее постыдное удовольствие, которое она от всех скрывала.

Прошмыгнув через двор, Диана вынырнула на улицу, быстрым шагом преодолела два квартала и спустилась в подземный переход, пропахший прогорклым вином и следами сотен тысяч людей. Она остановилась, как всегда, возле самого входа и прислонилась к стене.

Музыкант был там. Она не знала, кто он, как его зовут, откуда он. Это все было неважно. Молодой парень каждый вечер играл в подземном переходе на синтезаторе, который, вероятно, за небольшую мзду хранил в какой-то из подсобок.

Он исполнял вариации на тему популярных шлягеров восьмидесятых и девяностых, в основном итальянских и испанских. Едва заслышав его игру, Диане каждый раз начинало казаться, что она под ласковым солнцем разноцветной Италии или в ускользающей серовато-дымчатой Франции, где нет никаких проблем и не надо думать, что все к лучшему, потому что и так все хорошо. Диана закрыла глаза. Парень играл, обуздав тонкими пальцами сам дух музыки, а она перенеслась в другое измерение.

– Встала тут, шалава, – грубый тычок в спину вернул Диану в реальность. Она распахнула глаза – лицо женщины, толкнувшей ее, было перекошено от злобы. В широком переходе не было никого, кроме них и того парня, который не обращал никакого внимания на происходящее и продолжал наигрывать что-то из Челентано.

– И не стыдно? Такая молодая, а уже на панель вышла, – продолжала плеваться ядом тетка. На вид ей можно было дать от сорока до шестидесяти – с такими никогда не знаешь наверняка. Похожая на Щелкунчика – тело словно вырезано из куска деревяшки, без малейшего намека на грудь или талию, мощная челюсть и тоненькая косичка. Диане пришло в голову, что если за нее дернуть, то тетка откроет рот, и туда можно будет положить орешек. В руке женщина держала тележку на колесиках, доверху забитую газетами и журналами – очевидно, она была одной из продавщиц, работающих в ларьках возле входа в метро. Спускалась по лестнице, волоча за собой тележку, и, завернув за угол, врезалась в замечтавшуюся девушку. Диана сама виновата.

Она решила ничего не отвечать. Аккуратно обойдя тетку, отчаянно нуждающуюся в конфликте, Диана направилась к выходу из перехода. Хорошо, что эта тетка вывела ее из состояния анабиоза. Поздно уже и прохладно. Пора домой. Завтра в бой.

Лида

Лида пришла в себя от того, что кто-то лизал ее лицо. Собаки совсем обнаглели, она же не разрешает им лезть в постель! Лида попыталась оттолкнуть Джека, подобранного в прошлом году на троллейбусной остановке. Несчастного, худого, едва волочившего за собой лапы и падавшего на пол при малейшей попытке проявить радость. За год пес заматерел и обнаглел, набрал десять килограммов, неудивительно, что у Лиды не получилось отмахнуться от него.

Руки не слушались. Она попыталась прогнать охамевшего пса словами:

– Уйди, – но слова застряли на губах, и получилось невнятное мычание.

Лиде вдруг стало страшно, и она распахнула глаза. Над ней склонилась пожилая женщина в белом халате и посеревшем от частых стирок некогда белом платке:

– Ничего, милая, сейчас Иван Ефремович придет, поможет тебе. Все твои анализы уже готовы, что-то последнее ждут, сказали к операции тебя приготовить на всякий случай. Я тебе тут судно принесла, а ну давай, моя красавица, не стесняйся, – приободрила она Лиду и снова обтерла ей лицо куском влажного старого полотенца.

– Как. – Лида хотела спросить, какое судно, но слова давались с трудом. Наверное, ее разбил инсульт, решила она. Немудрено, с такими переживаниями.

– Все можно, милая, не стесняйся, давай, я сразу вынесу, – неверно истолковала ее слова добрая нянечка.

Но Лиде не хотелось в туалет, она лишь мотнула головой и отвернулась к стене. Старой, с облезлой казенной краской, потерявшей свой изначальный цвет и покрывшейся трещинами. В такой обстановке хотелось только одного – умереть как можно скорее. Финал вполне достойный всей ее несчастной жизни. Осталась одна, парализована, никому не нужна. Никто из-под нее горшки выносить не будет – ни муж, ни сын, ни уж тем более сестра. А больше и некому.

В носу моментально защипало, и она разревелась. Нянечка, уже обслуживающая другую пациентку – в палате реанимации их было шестеро, – услышала сдавленные рыдания. Она снова вернулась к Лиде и с сочувствием уставилась на несчастную женщину. Бледная, растрепанная, ввалившиеся глаза окружены синяками – издали казалось, будто лицо женщины разукрасил неумелый гример. В том, что та была несчастна, сомневаться не приходилось.

Она сама лично стала свидетельницей скандала, разразившегося сегодня утром. Муженек бедняжки орал и требовал сказать ему, когда «эта притворщица» выйдет из больницы, потому что сына некому в аэропорт везти. Он держал в руках какой-то сверток, похожий на небольшую посылку, и кричал, что если Лидка (так и сказал – Лидка) все деньги за границей промотала и понаприсылала сама себе оттуда посылок, то он не виноват, и денег на ее лечение у него нет.

Разбушевавшегося мужика еле выставил из реанимационного отделения охранник, а посылку нянечка прихватила с собой – он так и оставил ее лежать на стуле.

– Тебе, милая, посылка тут, – тихонько понизив голос, сообщила она Лиде. Вообще проносить в палату реанимации что-либо строжайше воспрещалось, но нянечка, проработавшая здесь почти всю свою сознательную жизнь, иногда эти запреты обходила. Особенно если видела, что пациент не жилец. А в том, что женщина долго не протянет, сомневаться не приходилось. Совсем неважно, какие там у нее травмы и какие чудесные руки у Ивана Ефремовича. Он все равно ей не поможет, потому что женщина не хочет жить.

– Как… – снова Лиде не удалось выдавить из себя вопрос «какая?».

– Сейчас принесу, – понизив голос до заговорщического шепота, пообещала санитарка и, словно старая хромая утка, заковыляла прочь.

Посылка? Какая еще посылка? Лида ничего не понимала, и слова нянечки донеслись откуда-то из глухого тумана. Ей конец. Она станет овощем и просто сгниет в какой-нибудь богом забытой дыре, где ее каждый день будут попрекать куском хлеба и считать часы до того момента, когда она испустит дух.

– Вот, милая, давай распакую, – добрая нянечка довольно быстро вернулась и снова склонилась над Лидой. В руках она держала небольшую продолговатую темно-коричневую картонную коробочку. Надпись латиницей – «Lidiya Ulitkina». Лида на мгновение оторвалась от своих горестных размышлений и уставилась на коробку. Что это?

– Я распакую? – полувопросительно поинтересовалась нянечка.

Лида моргнула в знак согласия. Нянечка ловко подцепила желтым растрескавшимся ногтем кусочек скотча, надежно защитившего содержимое посылки от любопытных глаз, и потянула за него. Скотч поддался не сразу, и нянечке пришлось несколько раз повторить свои попытки, постоянно косясь на дверь: увидит Иван Ефремович – головы не сносить. Наконец-то ей удалось поддеть уголок, она быстро содрала защиту и осторожно достала из коробочки предмет, завернутый в пленку с пузырями, которые так сладко лопать.