Читать книгу "Три сестры, три королевы - Филиппа Грегори"

На ее содержание уходят немыслимые средства, потому что она живет в Дарем Хаус на Стрэнд[6]. Наверное, ее отправят обратно, в Испанию, но отец не желает оплачивать ее путешествие как вдовы своего сына, поскольку он все еще не получил всего ее приданого. Одно их венчание стоило немыслимых денег: замок, танцоры, паруса из персикового шелка на игрушечном корабле! Английская казна никогда не была бездонной. Мы живем в роскоши, подобающей королевской семье, но отцу приходится платить целому сонму шпионов и армии гонцов, разосланных по всей Европе, где двоюродные и троюродные братья по линии Плантагенетов плетут интриги и замышляют вернуть себе трон Англии. Сохранение королевства с помощью подкупа друзей и шпионажа за врагами выходит казне в звонкую монету, и отцу вместе с бабушкой приходится все время изобретать новые налоги и подати, чтобы она вконец не иссякла. Мне думается, что отцу не удастся найти денег на то, чтобы отправить Екатерину в страну Горделивых Принцесс, поэтому он держит ее здесь, утверждая, что она найдет утешение в семье ее покойного мужа, пока сам договаривается с крайне озлобленным отцом молодой вдовы об условиях ее возвращения в Испанию и окончания взаимных выплат.

Она должна пребывать в трауре и оплакивать утрату в горестном одиночестве, но я постоянно вижу ее при дворе. Однажды днем я прихожу в детскую и нахожу ее перевернутой вверх дном, и в эпицентре этого беспорядка вижу ее: они с моей сестрой Марией играют в рыцарский турнир. Они выложили подушками разделитель, отделявший одного коня от другого, и бегали вдоль него, целя друг в друга подушками, когда оказывались рядом. Мария, у которой успело войти в привычку тихо и жалостливо всхлипывать каждый раз, когда во время церковных служб упоминалось имя Артура, на моих глазах радостно носилась по комнате, заливисто хохоча. Чепец был сорван, копна золотистых кудрей рассыпалась по плечам, а юбки заткнуты за пояс, чтобы не мешали ей бегать, словно она не принцесса, а какая-то крестьянка, догоняющая свою телушку. И Екатерина больше не была похожа на убитую горем вдову: она придерживала черные юбки одной рукой, била ногой в дорогой туфле по полу, галопировала по своей стороне прогона, чтобы зажатой во второй руке подушкой легонько стукнуть мою сестру, пробегающую по другой стороне. А нянечки и служанки вместо того, чтобы призывать их к порядку, смеются и подбадривают криками.

Я решительно врываюсь в самую гущу веселья и строго вопрошаю, как сделала бы моя бабушка:

– Что здесь происходит?

Я больше не произношу и слова, но готова поклясться, что Екатерина меня поняла. В ее глазах гаснут искорки смеха, и она разворачивается ко мне лицом, чуть пожав плечами, намекая, что не видит в происходящем ничего особенного: всего лишь играет с моей сестрой в ее детской.

– Ничего. Здесь ничего не происходит, – отвечает она по-английски с сильным испанским акцентом.

И тогда я убеждаюсь в том, что она прекрасно понимает английскую речь, как я и подозревала.

– Сейчас не время для глупых игр, – громко заявляю я. И снова мне в ответ лишь чуть пожимают плечами. С внезапным уколом боли я вдруг думаю, что Артур мог находить этот жест очаровательным.

– Мы сейчас в трауре, – продолжаю я, строго и сурово глядя в каждое опущенное лицо, как делала бабушка, устраивая выволочки всему двору. – И мы не играем в глупые игры, словно деревенские дурочки.

Сомневаюсь, что Екатерина понимала, кто такие эти деревенские дурочки, но по моему тону было несложно догадаться, что именно я имела в виду. Ее щеки стали заливаться румянцем, и она выпрямилась во весь свой рост. Удивительно, но при том, что она не была рослой, она вдруг оказалась выше меня. Ее темно-синие глаза смотрели прямо на меня, но я не отводила взгляда, мысленно призывая ее возразить мне.

– Я просто играла с вашей сестрой, – тихо сказала она. – Ей необходимо хоть немного радости. Артур не хотел, чтобы…

Мне невыносимо слышать это имя из уст этой пришелицы из далекой Испании, которая забрала его у нас и была рядом с ним в его последний час. Да как она смеет так просто говорить «Артур не хотел» и говорить это мне, той, которая не может выговорить это имя из-за невыносимой боли!

– Его величество не мог не хотеть, чтобы его сестра вела себя подобающе принцессе, – бросаю я, не думая о том, что в этот момент походила на бабушку более, чем когда-либо. В этот момент Мария разражается слезами и бросается к одной из нянечек. Я не обращаю на это ни малейшего внимания. – Двор пребывает в глубоком трауре, и здесь не должно быть никаких шумных игр, балов или глупых поединков. – Я окидываю Екатерину презрительным взглядом. – Вы удивили меня, вдовствующая принцесса. Я с сожалением поведаю бабушке о том, как вы забылись.

Мне кажется, что я поставила ее на место на глазах у всех присутствовавших, и, исполнившись торжеством, разворачиваюсь к выходу, когда меня останавливает ее голос.

– Нет, вы не правы, сестра. Это принц Артур просил меня играть с принцессой Марией и гулять и разговаривать с вами. Он знал, что умирает, и попросил меня утешить каждого из вас.

Я одним движением разворачиваюсь, подлетаю к ней и, схватив за руку, отвожу ее в сторону от остальных, чтобы нас больше никто не слышал.

– Он знал? А мне он ничего не передавал? – В тот момент я была уверена в том, что он послал мне прощальное слово. Артур любил меня, а я любила его. Мы были всем друг для друга. Он просто должен был оставить послание только для меня. – Что он велел передать мне? Что он сказал?

Вместо ответа она отводит глаза, и я начинаю думать, что она что-то от меня скрывает. Я не доверяю ей и прижимаю ее к себе так, словно стараюсь ее обнять.

– Мне так жаль, Маргарита, – говорит она, высвобождаясь из моей хватки. – Мне так жаль! Но он надеялся, что о нем не будут горевать, и просил меня утешить сестер.

– А ты? – не унимаюсь я. – Он велел тебе не оплакивать его?

Она опускает глаза, и теперь я точно знаю, что она что-то недоговаривает.

– У нас был приватный разговор прямо перед тем, как он умер, – только и говорит она.

– О чем? – Я знаю, что я груба с ней.

Внезапно она поднимает на меня глаза, и я вижу, что они горят страстью.

– Я дала клятву, – взрывается она. – У него была ко мне просьба, и я поклялась ее исполнить.

– Что ты пообещала?

Но она уже прикрыла глаза и снова опустила взгляд, пряча тайну. Она скрывала от меня последнюю волю моего брата.

– Non possum dicere, – отвечает она.

– Что? – Я встряхиваю ее, словно она маленькая девочка, и я уже готова отвесить ей оплеуху, чтобы добиться послушания. – Говори по-английски, глупая!

В ответ я снова натыкаюсь на мечущий искры взгляд.

– Я не могу, – говорит она. – Но будь уверена в том, что я выполняю его волю и всегда буду исполнять то, что он попросил. Я поклялась.