Читать книгу "Три сестры, три королевы - Филиппа Грегори"

– Нет! Нет! – бормочу я, но исповедник неумолим.

– Ваше величество, король просит немедленно пожаловать в его покои.

Мать в ужасе поворачивается ко мне.

– Что стряслось? Ты же знаешь, да?

И с тем же ужасом я наконец произношу:

– Артур. Он мертв.

Говорят, что он умер от потницы, а для нас, Тюдоров, это делает и без того страшное известие еще невыносимее. Эта хворь пришла к нам из острогов Франции, вместе с армией из преступников, которую собрал отец. Везде вслед за ними, на пути от Уэльса, через Босворт к Лондону, люди умирали словно мухи. До этого Англия не знала подобных болезней. Благодаря этой чудовищной армии отец выиграл битву против Ричарда III, но коронацию ему пришлось отложить из-за шлейфа смертельного ужаса, который тянулся за его победой. Позже эту хворь стали называть проклятием Тюдоров. И пророчили, что только конец правления династии смоет эту болезнь. И вот теперь это проклятье армии захватчиков обернулось против нас, поразив невинную жертву, моего брата Артура.

Отец и мать были сокрушены известием. Они не только потеряли старшего сына, которому даже не исполнилось шестнадцати, они потеряли наследника, которого растили королем, еще одним законным Тюдором. Только на этот раз его восшествие на трон должно было произойти с одобрения народа, а не против его воли. Отцу пришлось сражаться за свою корону, а потом все время защищать право на нее. Эта борьба не окончена и по сей день, потому что на нее претендуют потомки прежней королевской линии: Плантагенеты в Европе настроены открыто враждебно к нам, а те, что остались здесь, при дворе, займут их сторону при первой возможности. Артур должен был стать первым Тюдором, правление которого Англия приняла бы добровольно, потому что он сочетал в себе кровь прежних и новых королей. Его называли благоуханной дикой розой, розой Тюдоров, которая объединяла в себе символы противоборствующих сторон, ланкастерской алой и йоркской белой розы.

Так окончилось мое детство. Артур был моим братом, другом и советчиком. Он был для меня образцом для подражания и моим принцем, которого я готовилась увидеть королем. Я мечтала о том, как он будет править Англией, а я Шотландией, выполняя условия Договора о Вечном Перемирии[5], о частых визитах, обменах письмами и прекрасной мирной жизни, полной любви и согласия между граничащими королевствами. А теперь, когда Артура больше нет, я вдруг осознаю, как горько сожалею о днях, которые мы провели вдали друг от друга, о месяцах, которые он провел с Екатериной, о письмах, которые не были написаны. Я думаю о нашем детстве, как нас отдавали разным учителям, чтобы я могла научиться вышиванию, а он – латыни, и как мало времени мы проводили вместе. Не знаю, как мне жить дальше без него, как выдержать без его поддержки. Нас было четверо, наследников Тюдоров, теперь осталось только трое: старшего и лучшего из нас больше нет.

Возвращаясь из комнаты матери, я вижу Гарри, бредущего мне навстречу. Его лицо распухло, а глаза покраснели от слез, и когда он меня замечает, его губы кривятся, словно он вот-вот расплачется снова. И тогда все мое горе, весь мой гнев обрушивается на этого никчемного негодного мальчишку, который позволяет себе предаваться слезам так, словно он – единственный, кто потерял брата.

– Заткнись! – яростно бросаю ему я. – О чем это ты вздумал плакать?

– Мой брат! – всхлипывает он. – Наш брат, Маргарита!

– Да ты не стоишь и ногтя на его мизинце! – Я давлюсь словами. – Копыта его коня! Такого, как он, больше нет и никогда не будет. Никто никогда не сможет стать таким принцем, каким был он.

К моему удивлению, он тут же перестает плакать. Он бледнеет, и его лицо становится почти жестким. Подбородок взмывает вверх, плечи распрямляются, расправляя мальчишескую грудь, руки упираются в бока. Ему даже почти удается принять прежнюю самодовольную позу.

– У королевства будет еще один принц, как он, – заявляет Гарри. – Даже лучше него. Этим принцем стану я. Я и есть новый принц Уэльский, и я стану королем Англии вместо Артура. Так что можешь уже начинать привыкать к этой мысли.

Виндзорский дворец,

Лондон, лето 1502

И нам приходится привыкнуть к этой мысли. Мы, особы королевской крови, отличаемся от простолюдинов тем, что можем скорбеть и горько оплакивать свои утраты глубоко в душе, но продолжим исполнять свой долг и превращать дворец в центр красоты, искусства и всяческого мастерства. Отец по-прежнему должен подписывать указы и встречаться с членами Тайного совета, не терять бдительности и защищать королевство от мятежников и Франции, постоянно грозящей войной. И нам по-прежнему необходим принц Уэльский, несмотря на то что истинный принц, драгоценный Артур, уже никогда не займет по праву принадлежащий ему трон. Теперь этот титул носит Гарри, и мне, как он и предсказывал, приходится к этому привыкнуть.

Однако Гарри почему-то не отправляют в Ладлоу, и это раздражает меня сильнее всего. Я ничем не выказываю свое недовольство, поскольку это поведение не достойно королевской особы. Дражайший Артур должен был отбыть в Ладлоу, чтобы там править своими владениями, учиться управлению королевством, готовиться к великому призванию, но сейчас, когда родители лишились его, они не хотят терять из поля зрения второго сына. Мать желает видеть его рядом, и отец страшится потерять единственного наследника. Даже бабушка говорит отцу, что он сам может научить сына всему, что тот должен знать об управлении королевством, и что лучше всего будет оставить его при дворе. Бедняжке Гарри не придется ни уезжать в дальние дали, ни жениться на иноземной принцессе. Для него никто не собирается везти из-за океана прикрытую вуалью красотку, чтобы та в скором времени встала над всеми нами. Нет, Гарри останется под неусыпным присмотром бабушкиного всевидящего ока, под ее крылом и каблуком, словно они собирались всегда держать его в положении избалованного ребенка.

Екатерина Арроганская вернулась ко двору в закрытой повозке, бледная и осунувшаяся, лишившаяся большей части своей надменности. Мать проявляла к ней неслыханную щедрость, хоть она и не сделала нашей семье ничего хорошего, лишь украла последние месяцы жизни Артура. Мать плакала с ней и держала ее за руки, и вместе они молились в часовне. Из-за того, что мать стала чаще приглашать Екатерину, мы теперь все время видим ее черные шелка и бархат, невероятно роскошную мантилью и ее неуместную испанскую персону, а я ничего не могу сказать ей, потому что мать велела ее не расстраивать.

Но, право слово, как бы я могла ее расстроить? Она делает вид, что не понимает ни английского, ни французского, на котором я обращаюсь к ней, а заговаривать с ней на латыни я даже не пыталась. Даже если бы я и хотела излить ей свое горе или показать неприязнь, мне бы не удалось найти слова, которые она могла понять. Когда я заговариваю с ней по-французски, она делает вид, что вовсе меня не слышит, а за общим столом я поворачиваюсь к ней таким образом, чтобы ей было понятно – мне нечего ей сказать. Она отправилась в Уэльс с самым красивым, добрым и любящим принцем, которого видел этот свет, и не уберегла его. Теперь он мертв, с ней все носятся здесь, в Англии, а я не должна ее расстраивать? Неужели мать вовсе не заботит, что это она может расстраивать меня?