Читать книгу "Роддом или Неотложное состояние. Кадры 48-61 - Татьяна Соломатина"

— Я тебя урою! Я тебе очко порву! Я тебя покалечу — и менты мне не указ!

Мужик не вырывался. Выглядел беспомощно и растеряно, что никак не согласовывалось с его прикидом топ-менеджера. Анастасия Евгеньевна обратилась к вошедшим, одну руку отцепив от мужика и патетически воздев её:

— Доколе же?!. Доколе эти… грубые мужланы бить будут женщин?! Женщин и детей?!

И в ярости не заметив попытку пятистопного ямба, Настенька Разова, этот нежный и милый домашний медвежонок (пусть она сняла квартиру и похудела — суть её не изменилась), влепила мужику мощнейший апперкот — благо рост ей позволял въехать аккурат снизу. У него аж кровь из носу потекла. Он не дёрнулся, не стал менее растерянным. Точнее сказать — потерянным. Не оказывал никаких попыток сопротивления. Родин бросился вырывать жертву из Настиных лап.

— Что ты творишь?!

— Её можно понять[10], — заметила Поцелуева и обратилась к акушерке: — Полицию вызвали?

— Женщина говорит, что она сама это сделала, — испуганно отозвалась та.

— Они всегда это говорят! — Прогудела Зинаида Тимофеевна, надвигаясь на мужчину, которого Родин уже заслонил собой. — С лестницы упала. Поскользнулась и головой об косяк. Ага… До такого вот.

— Прекратить самосуд! — Зарычал Родин.

Взоры Анастасии Евгеньевны и Зинаиды Тимофеевны сосредоточились на Родине. Оксана была вынуждена прийти на помощь начмеду.

— Все успокоились! Документы с собой есть?!

Акушерка пошла к столу и протянула Оксане Анатольевне два паспорта и обменную карту.

— Вот! Порядочные они. Он все документы привёз!

— Я правда сама… — прошептала женщина.

И так она это прошептала, что все поверили. В её тоне не было страха, как это бывает у жертв домашнего насилия. Не было желания оправдать, сохранить себя или кого-то… Было только искреннее облегчение. Как бывает у человека, которого что-то сильно мучило, а потом — исчезло.

— Я… У меня… Очень важная деловая встреча… Назначена… — наконец отмер мужчина. — Алексей Владимирович Кузнецов, — протянул он дрожащую ладонь Родину.

— Сергей Станиславович Родин, — автоматом откликнулся нынешний начмед, протягивая свою.

Мужчины пожали друг другу руки.

— И тут я встречу отменил… Перенёс. Почувствовал: надо домой. Лиза… Я зашёл. Она… — Он сглотнул. — Вся в крови. Стена в крови… Мебель, лампы… Книги… Всё вдребезги. Я её в машину. Она беременная. И я — к вам… Помогите ей. Я не знаю…

И здоровенный красивый мужик кулём рухнул на кафельный пол. Прямо под ноги Зинаиде Тимофеевне. Та попинала его носком тапка и глубокомысленно заключила:

— Вот ведь. Похоже, правда не он.

— Боже! Начинается! Па-а-па! Па-а-апочка!

Врачи и акушерка бросились к женщине.

— Странно, — прокряхтела себе под нос Зинаида Тимофеевна, перетаскивая Алексея Владимировича Кузнецова на стул. — Обыкновенно во время родов мамочку зовут.

Врачи уже укатили женщину из приёмного покоя в недра отделения. Зинаида Тимофеевна вздохнула, отвесила мужчине пощёчину. Он открыл глаза.

— Ничего милый, ничего. Помогут. Разберутся. Ты сиди, сиди. Я тебе сейчас горячего чайку сделаю. Сладенького. Только юшку с морды сотру.

* * *

Ему было уже хорошо за сорок, ей — чуть за тридцать. И всё у Лизы с Алексеем было хорошо. Надёжно. Небедно. Можно сказать, счастливо. Только детей у них не было… И тут бы следовало написать как в сказках: «И вот однажды…» Следовало бы. Да не в этот раз. Любое наше «однажды» — это всего лишь результат того кем мы были и кто мы есть. Сказки — просты и глубоки. А жизнь — сложна и кишит рифами и мелями. И одним из этих рифов было странное иррациональное нежелание Лизы заводить детей. Она искренне полагала, что если родит ребёнка — перестанет быть ребёнком. Ребёнком своего отца, которого она обожала. Боготворила, пожалуй.

Все стены дома Алексея и Лизы были увешаны фотографиями. Вот крохотную новорождённую Лизу отец держит на руках, не замечая камеры. Всё его внимание — ей. Вся любовь. Вся нежность. Трепет творца перед творением. Вот ей годик — она у папы на коленях. Пять — и она обнимается с папой. Вот он учит её танцевать — маленькие ступни на надёжных папиных. Вот Лиза — угловатый всклокоченный подросток и её невероятной красоты отец смотрит на неё с немым обожанием, прозревая за гадким утёнком прекрасного лебедя. Вот они с папой бегут по лавандовому полю. Вот пьют кофе на террасе греческого ресторана. Вот танцуют на выпускном балу. Все — с мальчиками, а Лиза — с папой.

Лиза была фотографом — и довольно успешным. Её фото реяли во всех отечественных глянцах. Но на стенах дома были только Лизины фотографии с отцом. Алексея всегда умиляла таковая привязанность жены к отцу.

Но с некоторых пор стала напрягать. Хотя у него и не было особенного времени для напряжения — Алексей был деловым человеком. Бизнесменом. И бизнесменом успешным.

Как-то Лиза сидела с отцом в ресторане. Удивительно, но он был всё так же молод и прекрасен, как на её выпускном балу.

— Папа, как ты умудряешься так шикарно выглядеть?! — В очередной раз восхитилась она.

— Не моя заслуга, доченька. Генетика. Моя генетика. Которая — и твоя генетика.

Лиза всегда улыбалась в этом месте их привычного диалога. Ей было приятно, что и она не постареет с возрастом. Никаких особенных усилий. Отец не был фанатом фитнеса, не посещал пластических хирургов… Значит и ей не придётся. Генетика.

— Папочка, я тебя сегодня позвала, чтобы серьёзно поговорить.

Лиза нахмурилась — и лицо отца немедленно приняло обеспокоенное выражение. Ничто в этой жизни не могло его обеспокоить. Кроме дочери, и всего что с ней связано.

— Алексей? Он обижает тебя?! Изменяет тебе?!

— Ну что ты, папочка! — Рассмеялась Лиза. — Алексей любит меня, как и в первый день. Тебе ли не знать?! Он любит меня так, как ты любил мамочку! В жизни каждого мужчины может быть только одна женщина, ты сам знаешь!

Отец улыбнулся.

— Или две. Если одна из них — его дочь.

И это тоже были привычные реплики. Их «нежный код».

— Что же тогда беспокоит мою девочку?

— Папа! Лёшка хочет ребёнка.

— Нормальное желание любящего мужчины. Что же тебя смущает?