Читать книгу "Хдеб насущный - Эван Хантер"

и ну, не знаю», — сказал Рирдон. «Зачем?»

Карелла потянулся во внутренний карман пиджака и достал пачку бирок для улик. Из бокового кармана, размышляя о том, что полицейский в полевых условиях — это ходячий магазин канцелярских товаров, он достал небольшой рулон скотча. Он выдернул одну из бирок из-под резинки, скреплявшей стопку, а затем приклеил её скотчем сверху и снизу над выключателем. «Кто-нибудь придёт позже», — сказал он Рирдону.

«Оставьте всё как есть.»

«Хорошо», — сказал Рирдон. Он выглядел озадаченным.

«Не возражаете, если я воспользуюсь вашим телефоном?»

«На стене снаружи», — сказал Рирдон. «Рядом с часами.»

Карелла вышел в коридор. На стене рядом с телефоном карандашом были начертаны имена и номера коллег Рирдона — Локхарта и Барнса. Карелла набрал номер полицейской лаборатории в центре города на Хай-стрит и поговорил с лаборантом по имени Джефф Уоррен, рассказав ему всё, что думает, и попросив приехать на склад, чтобы снять отпечатки пальцев с выключателя. Уоррен сказал ему, что в данный момент они по уши завалены кучей грязной одежды из квартиры подозреваемого убийцы, перебирают её в поисках следов стирки и химчистки, и он сомневается, что кто-то сможет добраться туда до утра. Карелла велел ему делать всё, что в его силах, повесил трубку и полез в карман за ещё одной монетой в десять центов. Он нашёл только три четвертака и спросил Рирдона, нет ли у него мелочи. Рирдон выменял ему две монеты по десять и одну в пять центов, и Карелла набрал номер Локхарта, написанный карандашом на стене склада.

Когда Локхарт снял трубку, голос у него был сонный. Карелла с запозданием вспомнил, что имеет дело с ночным сторожем, и тут же извинился за то, что разбудил его. Локхарт сказал, что не спал, и спросил, что нужно Карелле. Карелла сказал, что расследует дело о пожаре на складе Гримма и будет рад поговорить с ним, и желательно, чтобы Барнс тоже согласился присутствовать на встрече втроём, на какое-нибудь время после обеда. Они договорились на три часа, и Локхарт сказал, что позвонит Барнсу и сообщит ему о встрече. Карелла поблагодарил его и повесил трубку. Рирдон всё ещё стоял у его локтя.

«Да?», — сказал Карелла.

«Они ничего не смогут вам добавить», — сказал Рирдон. «Другой полицейский уже поговорил с ними.»

«Вы знаете, что они рассказывали?»

«Я? Откуда мне знать?»

«Я думал, они ваши друзья.»

«Ну, они сменяют меня каждую ночь, но не более того.»

«Что у вас здесь?», — спросил Карелла. «Три смены?»

«Только две», — сказал Рирдон. «С восьми утра до восьми вечера, и наоборот.»

«Это долгие смены», — говорит Карелла.

Рирдон пожал плечами. «Это несложная работа», — сказал он. «И чаще всего ничего не происходит.»

Карелла устроил себе долгий, неторопливый обед во французском ресторане на Мередит-стрит, жалея, что рядом нет жены, чтобы разделить с ним трапезу. Пожалуй, нет ничего более одинокого, чем есть французскую еду в одиночестве, если только это не китайская еда в одиночестве, но тогда китайцы — эксперты по пыткам. Карелла редко тосковал по обществу Тедди, справляясь с ежеминутными трудностями полицейской работы, но здесь и сейчас, хоть ненадолго освободившись от рутины, он хотел, чтобы она была рядом и поговорила с ним.

Вопреки мнению некоторых свиней из шоу-бизнеса, которые полагали, что брак с красивой глухонемой гарантирует пожизненное покорное молчание, Тедди была самой разговорчивой женщиной из всех, кого знал Карелла. Она говорила лицом, она говорила руками, она говорила глазами, она даже «говорила», когда говорил он, её губы бессознательно произносили слова, которые складывали его собственные губы, а она смотрела и читала слова. Они говорили вместе обо всём и обо всех. Он подозревал, что в тот день, когда они перестанут разговаривать, они перестанут любить друг друга. Даже их ссоры (а на её молчаливый гнев было страшно смотреть: глаза вспыхивали, пальцы стреляли искрами расплавленной ярости) были формой разговора, и он дорожил ими, как дорожил самой Тедди. Он съел свой «Дак Бигарад» (современная интерпретация рецепта девятнадцатого века, утиная грудка с цитрусовыми и гарниром — примечание переводчика) в тишине и одиночестве, а затем поехал на Стиллер-авеню, чтобы в три часа встретиться с Локхартом и Барнсом.

Клирвью, расположенный в Калмс-Пойнт, был районом города, который по-разному называли: «неоднородным», «раздробленным» или «отчуждённым», в зависимости от того, кто навешивал ярлыки. Карелла видел его именно таким, каким он был: гноящиеся трущобы, в которых белые, чёрные и пуэрториканцы жили локоть к локтю в крайней нищете.

Возможно, мистеру Агню (Спиро Теодор Агню, 39-й вице-президент США, автор фразы «если вы видели одну трущобу, вы видели их все» — примечание переводчика), который видел одну трущобу и, следовательно, видел их все, никогда не приходилось в них работать.

Карелла работал в самых разных трущобах, и поскольку он не был ни молочником, ни разносчиком писем, ни продавцом Библий, а был офицером полиции, его работа иногда становилась немного сложной.

Если жители трущоб и могут что-то сразу определить, так это запах полицейского. Жители трущоб не любят полицейских. Будучи полицейским (и, естественно, немного опасаясь суждений, основанных на том, носит ли человек полицейский щиток или нет), Карелла, тем не менее, мог признать, что у жителей трущоб, как преступных, так и честных, есть весьма веские причины смотреть на Закон с сомнением и недоверием.

Многие из полицейских, которых знал Карелла, были недискриминационными. Но это не значит, что они были беспристрастны. На самом деле они иногда были слишком демократичны, когда нужно было решить, кто именно из граждан владеет пакетиком героина, лежащим на покрытом опилками полу. Если вы были чёрным или загорелым жителем трущоб, а в заведение заходил белый коп, вероятность того, что он подозревает всех не белых в употреблении наркотиков, была шесть к пяти, и вам оставалось только молить Бога, чтобы находящийся рядом наркоман (любого цвета) не запаниковал и не избавился от своей дури, бросив её к вашим ногам. Вы также понимали, что, не дай Бог, вы можете оказаться хоть немного похожим на человека, ограбившего винный магазин или старушку в парке (белым копам порой трудно отличить одного чернокожего или пуэрториканца от другого), и окажетесь в полицейском участке, где вам разъяснят права и подвергнут строгому допросу по правилам, от которого треснул бы сам Иисус Христос.

Если вы оказывались белым, у вас были ещё более серьёзные проблемы. В городе, где работал Карелла, большинство полицейских были белыми.

Естественно, они возмущались всеми преступниками (а жители трущоб часто автоматически приравнивались к преступникам), но особенно они возмущались белыми преступниками, от которых ожидали, что им лучше знать, как бегать вокруг и усложнять жизнь белому полицейскому.

Лучшее, что мог сделать житель трущоб, почуяв приближение копа, — это быстро убраться