Читать книгу "Жиголо - Джавид Алакбарли"

бурное негодование:

— Ну, наконец-то! А я то подумал, что вы уже и не объявитесь здесь сегодня.

Этот странный человек представился. Он оказался известным галеристом. И говорил совершенно невероятные вещи. Предлагал заключить контракт. Согласно его условиям, я, в течение пяти лет, должен был работать только с ним. Но моя спутница почему-то тут же перебила его:

— Контракт возможен только на год. А там посмотрим. В зависимости от того, каковы будут успехи за этот период, мы решим вопрос, будем ли продлевать его именно с вами. Может быть, всё же сменим вас на другого галериста. А ещё мы имеем право пере смотреть представленные вами условия. Оставьте мне свои координаты, и я пошлю вам юриста. Созвонимся. И как только всё будет одобрено, мы подпишем контракт с вами.

Всё было решено. Мне оставалось лишь соглашаться, улыбаться и просто кивать в знак одобрения того, что происходило в этой галерее. Но работа с галеристом диктовала мне абсолютно новые правила. Как в жизни, так и в творчестве. Я им подчинился. И результата долго ждать не пришлось.

***

Она вела какой-то очень странный спецкурс. Он был весьма востребованным. Но меня не покидало ощущение того, что к ней, помимо медиков, приходило немало извращенцев, просто желающих потешить своё эго дополнительной информацией. И удивлять потом ею своих цыпочек. Её лекции были просто фантастическими экскурсами в историю психиатрии. Ну и одновременно они являлись своеобразными путешествиями в такие области человеческого знания, которые были очень далеки от медицины.

Очередную свою лекцию она могла начать с того, что громогласно объявляла:

— В начале двадцатого века нигде в мире не было принято говорить о женском оргазме.

Помню, что это вызвало в аудитории взрыв смеха и кучу дурацких вопросов типа:

— Может быть, его тогда и не было?!!

— Кто знает, а может быть, у тех зажатых, лице мерных, одетых во всё чёрное страшных женщин и не было потребности в оргазме?

— А вы не предполагаете, что религия могла ограничивать их сексуальную жизнь?

Но она абсолютно не обращала внимания на весь этот бред. И продолжала гнуть свою линию. Я же затаился в этой аудитории, надвинув капюшон своей кофты до самых бровей, и думал о том, как же можно говорить о чём-то, существование чего напрочь отрицается всеми. Даже в современном обществе. Ведь порой у нас нормой считается то, что женщина изначально вообще асексуальна. Её предназначение заключается лишь в том, чтобы обеспечить продолжение рода.

А дальше она говорила о том, что ведь очень многие пребывают в плену таких представлений, что кухня, религия и дети определяли, определяют и будут всегда определять круг интересов любой женщины. И почти сто процентов прекрасной половины человечества подпадают под такую трактовку своей роли в обществе. Феминизм, обещая женщинам какую-то иллюзию свободы, привёл в конечном итоге лишь к тому, что нередко на плечи женщины ложится гораздо больше, чем просто забота о муже, детях, доме. Ведь если она решает завести семью, то порой именно она не просто их кормит, одевает, обслуживает, но и со держит их всех, включая мужа.

А потом она заговорила о том, что занимающая главенствующие позиции в любом обществе ханжеская мораль всегда предполагала, что порядочная женщина терпит мужчину в своей постели лишь потому, что ей обязательно надо забеременеть и обеспечить продолжение рода. Удовольствие же ему должны были доставлять лишь те, кто не входил в круг порядочных женщин. Таковы были правила игры. И всех они устраивали. И мужчин, и женщин. Но были ещё те, кто не смирился и не смог принять эти правила. Их официальная медицина именовала истеричками. И никто не задавался вопросом о том, а почему они становились такими? Ответ же был прост. И он был выявлен самым гениальным психиатром всех времён и народов ещё в начале прошлого века. В действительности всё оказалось очень и очень просто. Этот психиатр утверждал, что вся эта истерия является следствием их сексуальной неудовлетворённости.

А потом она вдруг заговорила о двух неординарных личностях, живших в Вене в начале двадцатого века. Утверждала, что один из них был художником, а другой — врачом. Они встречались в разных салонах, на приёмах, могли раскланяться друг с другом на улице. Но никогда тесно не общались. Основным их занятием являлось погружение в весьма сложный процесс изучения столь сложного феномена, как женщины. Не матери, не дочери, не жены, а просто «Женщины». Они пытались снять с женщин все покровы, мешающие ей быть такой, какая она есть. Тот из них, кто был художником, делал это буквально. Он обожал совращать женщин. Срывать, в порыве страсти, с них все одежды и делать так, что каждая его избранница ощущала себя рядом с ним просто богиней.

— Я не буду произносить имя этого художника. Надеюсь, что вы сами это быстро можете установить. Я дала вам достаточно информации. А теперь хочу лишь добавить, что этот великий мастер умел не только раздевать, но и одевать своих женщин. Уже на своих полотнах. В золото, серебро, в яркие краски. То есть во всё то, что позволяло им блистать, поражая людские взоры. О его любовных подвигах ходили легенды. Его семя принимали в себя леди из высшего света, шлюхи полусвета и простолюдинки, выделяющиеся из общей массы своей красотой и статью. В результате он хвастался тем, что хоть никогда и не был женат, но является отцом сорока детей. Женщины страстно отдавались ему и были готовы часами позировать ему бесплатно. Полотна же, на которые они, в конце концов, попадали стоили миллионы.

Потом она начала демонстрировать на экране работы этого художника. Аудитория никак не реагировала. Похоже, что все эти полотна никому из них не были известны. И тогда я выкрикнул:

— Климт.

— Кто это сказал? Встаньте!

Конечно же, я не встал.

— Ну, что же оставайтесь нашим тайным экспертом. В отличие от Климта, этому венскому врачу, безусловно, в самом страшном сне не могло присниться, что в мире может найтись человек публично хвастающийся огромным количеством побед на любовном фронте. Клятва Гиппократа для него всегда была превыше любых его желаний. Тем не менее, он тоже хотел, чтобы женщины испытывали наслаждение. Не обязательно в его постели и не обязательно с ним. Он всё же был жёстким консерватором, преданным самым строгим нормам морали. А ещё он любил свою жену. Хранил ей верность. Но при этом, как врач, он был уверен, что для женского здоровья необходимо вскрыть все причины