Читать книгу "История одной истерии - Ирина Потанина"

Я могла бы задать ей тот же вопрос, но промолчала.

— Так вот, — не дожидаясь ответа, продолжило существо, — я это… Ну, в общем… Если…

Как сформулировать накатившие эмоции в слова, мозг существа, не привыкший к таким гостям, как мысли, сообразить не мог.

— Тигра, ты всех задерживаешь! — начала раздражаться режиссерша.

Несколько секунд мне понадобилось, чтобы примириться с таким загадочным именем.

— Короче, — само себе скомандовало существо, постаралось сосредоточиться и снова уперлось в меня глазами, — если я чем-нибудь смогу помочь — то. Потому что для меня пропажа девчонок — во как! Выше крыши!

Подозрительные «во как!» и «выше крыши!» сопровождались невразумительным разъяснительным жестом: существо махало ладонью над бритой головой.

— Спасибо, обращусь обязательно, — вежливо заверила я.

— Договорились! Зови меня Тигра. ТИна ГРАнкина. Понятно? А Кристиной не зови. На Кристину я обижаюсь и злюсь! — Привлекая мое внимание к столь важному факту, существо многозначительно подняло указательный палец. — Ладно, — сказало оно наконец, — я удаляюсь. Бай!

Кривляясь подобным образом, глядя в основном на меня, существо умудрилось, промахнувшись, врезаться лбом в дверь.

Отлетев, оно прыснуло со смеху и долго еще не могло остановиться, сотрясаясь в бисерных хихиканьях.

Разговор с существом укрепил мою уверенность, что я просто обязана заняться поисками пропавших актрис. Как минимум потому, что, кроме меня, ни один сыщик не выдержит общения с такими вот существами-свидетелями и режиссершами-клиентками.

— На чем мы остановились? — невозмутимо переспросила режиссерша, когда дверь за существом все-таки закрылась. Ее спокойствие в общении с такими персонажами вызывало уважение.

— Вы собирались изложить мне подробности дела, — вежливо подсказала я.

А потом вдруг решила действовать напрямик. Если вся эта катавасия с запиской действительно была попыткой проверить меня — пусть Зинаиде Максимовне станет стыдно, и она — что, кстати, тоже немаловажно — действительно убедится в моей компетентности и даст должные рекомендации спонсору. А если это не было проверкой, то тем более надлежало прояснить нестыковки. Коль даже с клиентом отношения будут неискренними, то как же вообще тогда работать?

— Только прежде, — перебила я уже собравшуюся с мыслями Зинаиду Максимовну (Жорик бы меня уже давно убил: одно из его основных правил — никогда не перебивать говорящего, мало ли в какой момент из него выплывет «та самая важная» информация), — прежде ответьте мне честно на пару вопросов. Вы действительно хотите привлечь меня к расследованию?

— Ну да.

— Тогда зачем все эти уловки с записками?

— Вы о чем?

— У вас есть черный маркер. Нет фольги в сигаретах. Вы сразу же поспешили в зал, как только записка с ответом легла в стоящий там шкаф, и, хотя шли за ключом, не стали спускаться к первому ряду, где могли его обронить, а отсутствовали ровно столько времени, сколько нужно, чтобы заглянуть в шкаф, прочитать записку и вернуться обратно. Кроме того, вы с легкостью садитесь на шпагат и взбираетесь на сцену из зала в два прыжка, но при этом жалуетесь, что боитесь ступенек зрительного зала. У меня есть свидетель, — тут я почти не врала, потому что уборщик-укротитель действительно существовал, хоть вряд ли догадывался о своей роли в моем расследовании. — Специально оставила кое-кого за кулисами, чтобы спросить потом, кто заглядывал в шкаф. Так что лучше не юлите…

Не сразу оторопевшая Зинаида Максимовна в точности поняла, что я имела в виду.

— Действительно, — ошарашенно произнесла она. — Я бы и сама себя заподозрила. Не делаю этого только потому, что точно знаю: записку не писала. Маркер — он у меня всегда с собой. Все знают, что я им пользуюсь. Фольгу из сигарет могли вытащить, чтобы подставить меня под подозрение или просто из-за нехватки бумаги. С ключом — случайное совпадение. Про жалобы на лестницу. Хм… Спасибо, что так лестно думаете о моей физической форме, но преодоление длинной лестницы действительно стоит мне громадных усилий, не сопоставимых и с сотней шпагатов.

— Кстати, — безжалостно продолжала я, — во время репетиции я сидела практически возле шкафа и не могла не заметить, если бы кто-то залез в него. К шкафу подходили только вы, когда вешали мой плащ. Только вы одна!

— Значит, не только я! Значит, не одна! Значит, записку подбросили не в шкафу! Значит… — Зинаида Максимовна вдруг успокоилась. — Простите, переняла вашу манеру и тоже стала кричать. Как вы думаете, я в своем уме? — спросила она меня уже нормальным тоном. — М-да… Вопрос риторический. Я тем не менее думаю, что в своем. И даю честное режиссерское слово, что записку вам не подкладывала. Стоп! Что ж мы сидим? Побежали проверим шкаф и расспросим этого вашего свидетеля. Вы убедитесь, что записка не тронута и что я не подходила к записке.

На этот раз Зинаиду Максимовну уже не испугала необходимость снова подниматься. Легонько стукнув кулаком по косяку и вернув его тем самым в привычное положение, режиссерша захлопнула дверь, и мы лихо помчались в зрительный зал. Первым делом для очистки совести я кинулась к шкафу.

— Моя записка лежит на месте, свернута так же и даже в той же позе, если у бумаги может быть поза, конечно, — грустно сообщила я, расстроившись. — Хотя… Нет! Как же я сразу не заметила!

Выкрикивала я все это уже на ходу, схватив записку и кубарем скатываясь к режиссерше. Вместо своего листочка я достала похожий, но другой. Без текста. Абсолютно чистый. Что это? Свидетельство того, что злоумышленник отказывается со мной разговаривать? Придется и впрямь порасспрашивать уборщика-дрессировщика!

— Эй! — громко закричала я в дебри кулис. — Э-эй? Уважаемый дрессировщик львов, вы еще здесь?

— Его тут нет, — раздалось из-за сцены. — И не было никогда. Я просто пошутил.

— Я понимаю!

Пока я искала за кулисами уборщика-недрессировщика, объясняла суть своего вопроса и выслушивала твердые заверения, что к шкафу за время моего отсутствия никто не подходил, Зинаида Максимовна тем временем, едва начав спускаться в зал, махнула рукой, выругалась и пошла обратно в каморку. В общем, пока я была занята важными, но совершенно бесполезными вещами, Зинаида Максимовна совершила глупый, но весьма эффективный поступок. Она залезла в шкаф. Не вся, конечно, но и этого хватило.

— Вот! — торжественно распахивая дверцу, сообщила мне режиссерша.

Пришлось протиснуться мимо Зинаиды Максимовны и залезть в шкаф. Дела! Оказывается, в фанере, закрывающей тыл шкафа, была проломана достаточно крупная дыра.

— Об этой дыре мы все, разумеется, знали. Каждый раз созерцали сквозь нее стену, вешая вещи. Но вот о том, что к шкафу есть доступ извне…

В том месте, где стена прижималась к шкафу, когда-то было окошко. Сквозь дыру, оказывается, было видно отнюдь не стену, а ставню этого окошка, которую, как установил проведенный тут же эксперимент, легко можно было открыть из междверного пространства при входе в зал.