Читать книгу "Идеальное несовершенство - Яцек Дукай"

= Бежим, = сказал Адам. Се́кундом, поскольку прим лежал, придавленный немалой тяжестью (тяжестью, что росла с каждой секундой), под горой грязи и органических остатков, и едва мог перевести дыхание.

Потом начал упорно из-под этого завала выползать. Отдельные растения/органы Деформанту еще подрагивали, лезя /Замойскому в глаза, уши, нос, рот. Он кусал их и выплевывал. Жижа, которая его облепляла, имела странный цвет, отнюдь не золотой и не черный – ближе всего к синеве.

Анжелика, вероятно, заметила напряжение – а может боль – на его лице, поскольку успокаивающе сжала ему плечо и прошептала:

= Сумеешь.

Шепот в той ночной тиши казался наиболее подходящим.

Наконец /Адам выполз из горы органических останков на свежий воздух. И сразу же раскашлялся: тот, возможно, и был свеж, но при этом – полон густой пыли, которая медленно опадала.

= Двигателями управляем мы? = спросил он у Штерну.

Фоэбэ поднялу голову, выпрямилусь. Если егу поймало врасплох это «мы», то ону не подалу вида.

= Да. Часть наноботов проникли в инфоводы Клыка и организовались там в структуры, независимые от Плато: мы должны подстраховаться на случай очередного отрезания Войнами.

= Чем мы располагаем?

= Маневровыми двигателями, стахс. Крафтовый генератор и запас экзотической материи Деформант выжралу и поглотилу полностью.

= Гребаннуё мудачье. Из-за этого тут так просторно.

Он поднял /голову и //голову. Внутри Клыка теперь было куда больше места, чем в контрольной кабине: от вершины купола, откуда бил свет, Адама, стоящего на дне, отделяло метров сорок. Свет был приглушенным, его заслоняла паутина лиан и других, более легких растений/органов Франтишеку, свисавшая со сходящихся стен.

Краснота в небе уже разделилась на две части, из которых меньшая имела форму купола и не была окружена даже контуром желтизны; зато большая расползлась от горизонта до горизонта, реки и ручья кармина текли сквозь облака бледной сепии – Деформант былу огромнуё, Адам помнил те тысячи кубических километров темно-синего, салатного и золотого, вагнеровскую симфонию ТЕЛА.

= Будет преследовать?

= Ому никак, = уверилу Штерн. = Сейчас ону сражается за жизнь.

Но потоп красноты на небосклоне остановился; даже показалось, что желтизна медленно возвращает себе утраченные пространства.

Но из кипы останков Франтишека послышался ужасающий вопль, почти из-под ног Замойского. Он отскочил. Показались рука и лицо, все в голубой грязи, и Адам отнюдь не сразу понял, что это никто иная, как Анжелика, что упорно выкапывается из-под завала. Кричала, плюясь илом и дергая петли лиан, и могла бы дергать их еще долго, ломая ногти и калеча пальцы, поскольку в движениях ее не было никакой мысли, одна чистая истерия – вела она себя как человек, идущий под воду, утопленник на последнем вздохе.

Когда Адам ухватил ее за запястье и воротник рубахи, она сперва пыталась вырваться, наверняка его не узнавая, а может, даже не видя: глаза ее были пусты, взгляд рассредоточен.

Но потом все же она перестала мешать Замойскому, и тот вытащил ее на поверхность.

Но самого Адама это неожиданно измучило. Он упал навзничь, тяжело дыша, пыль закручивалась над ним высокими спиралями.

Анжелика все еще издавала странные звуки, крик перешел в хриплое, неритмичное дыхание, прерываемое громким хлюпаньем носа, голубой узор на лице размылся косыми полосами – и в неожиданном приступе смущения Адам понял, что она плачет.

Взглянул на Анжелику, которая сидела рядом на березовом стволе.

= Я знала, что все будет хорошо, = сказала она, сжимая его руку. = Слишком много о тебе идет из Колодца, чтобы ты так глупо погиб! = искренне засмеялась Анжелика.

Он повернулся на бок, обнял всхлипывающую девушку рукой, оплетенной растительно-животными волокнами. Она не отодвинулась, и это был хороший знак.

Адам не знал, что ей сказать, потому не говорил ничего. Ждал, пока ее дыхание успокоится. Она же постепенно сосредотачивала на нем взгляд.

Он протянул руку, чтобы стереть цветной осадок с лица Анжелики. Она неуверенно улыбнулась. Адам улыбнулся в ответ.

= Все хорошо, = сказал он, поднимаясь со ствола и закидывая руки за голову. = Что с кислородом?

= Проблем не будет, = ответилу Штерн. = Хватит. Кроме того, теперь мы можем создать собственные обновляющие цепи.

= А эта пыль?

= Вытряхиваем остатки нанополя Деформанту.

Анжелика вытерла слезы с глаз. Он открыл рот, чтобы передать ей хорошие новости (она ведь ничего не знала ни о его соединении с Плато, ни о войне с Сюзереном и мире с Деформантами, ни даже о предательстве Франтишеку) – но она прижала пальцы к его губам, прежде чем он сумел произнести хотя бы слово. Еще моргала, пыль раздражала и так уже слезящиеся глаза. Жирная масса облепляла ее длинные черные волосы.

Сила тяжести продолжала расти, они ускорялись, удаляясь от крафтоида; пожалуй, превысило уже 1g – у /Замойского не было ни сил, ни желания вставать. Они лежали неподвижно, наноботы Франтишека, сконденсированные слоями серой пыли, оседали на них тонким слоем теплого снега. Внутри Клыка господствовала тишина, на поляне же – еще большая, поскольку все вокруг находилось под печатью ночи.

Анжелика теперь глядела на Адама с расстояния в десяток сантиметров. Изрядным усилием воли он удержал себя от того, чтобы перекатиться навзничь, убежать взглядом, опустить веки. Кажется, она читала в его глазах эту неуверенность, этот стыд, поскольку вопросительно приподняла бровь. Это была точная копия выражения ее лица из библиотеки Фарстона, несколько часов тому назад.

Он подумал: поцелую ее. Конечно, это снова не было спонтанно, а потому он почувствовал всю банальность ситуации раньше, чем сделал первое движение – и все же сделал его, протягивая левую руку к ее затылку и приближая свое лицо к ее.

Она удержала его, стиснув пальцы на бицепсе, легонько отстраняясь.

– Господин Замойский, – прошептала, поджимая губы, – есть же какие-то правила!

Он тихо засмеялся:

– Это что же, в вашей Цивилизации и поцеловать нельзя? Что за викторианство?

– Ах, викторианство! – улыбка ее сделалась шире.

– Правила, правила, – бормотал он, изображая досаду. – Теперь мы станем соблюдать здесь какие-то глупые этикеты, механический savoir-vivre! Одни, в полуразрушенном Клыке, ближе всего от нас – Деформант, стокилометровая скотина, даже не ясно, от какого вида ону происходит, человеческого или нет, а кроме егу только световые годы вакуума, причем абсолютного, поскольку после коллапса галактики остались тут лишь коллекции черных дыр да облака свободного газа, а потому мы, возможно, единственные люди во всем открытом космосе, вне Портов – а ты тут говоришь мне о правилах, в поцелуе отказываешь! Паранойя!