Читать книгу "Елизавета Петровна - Николай Павленко"

Императрица и Конференция остались недовольны результатами Цорндорфской битвы. В рескрипте с ответом на реляцию Фермора отмечалось отсутствие в ней плана операций в будущем, главнокомандующий обвинялся «в совершенном неведении о его (неприятеле. — Н. П.) силе и положении», в самой реляции не обнаружено описания хода сражения, отсутствуют сведения о потерях, подчеркивалась нерешительность Фермора.

Цорндорфское сражение дало повод для распрей в лагере союзников: в Версале и Вене с подозрением относились к возможности оставить за Россией Восточную Пруссию.

Фермор, вызванный в январе 1759 года в Петербург, представил план будущей кампании. Конференция нашла его более выгодным для союзников, чем для России. Судьба Фермора была решена — его отстранили от должности главнокомандующего и на его место назначили генерал-аншефа Петра Семеновича Салтыкова, принявшего армию 30 июля 1759 года.

Впрочем, отставка Фермора была оформлена столь деликатно, что не дала ему повода для обиды. 8 мая ему был отправлен рескрипт о назначении в армию Салтыкова. Поскольку Салтыков имел более высокое воинское звание, чем Фермор, «то натурально ему и главную команду над всею армиею принять надлежит». От имени императрицы Конференция высказала надежду, что Фермор будет продолжать службу и Салтыкову «делом и словом вспомогать».

В отличие от Апраксина, Салтыков не входил в круг царедворцев, не любил пышности, не окружал себя блестящей свитой, а, в отличие от надменного и сурово относившегося к солдатам Фермора, проявлял человеческую заботу о них и пользовался их любовью. Еще одно отличие — Салтыков не уподоблялся своим предшественникам, покорно ожидавшим директив Конференции, проявлял самостоятельность и позволял себе иметь собственное мнение. А. Т. Болотов отзывался о нем как о симпатичном человеке: «Старичок седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких дальних украшений и без пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трех человек в последствии. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и по всему видимому старичку можно быть главным командиром толь великой армии». Иностранцы тоже отзывались о нем как о добром и отзывчивом человеке, впрочем, никогда не служившим в действующей армии — он командовал ландмилицией на Украине, но не был близок ни к Анне Иоанновне, ни к Анне Леопольдовне, чем заслужил благосклонность Елизаветы.

В кампании 1759 года в действующей армии союзников числилось 270 тысяч, в то время как войско Фридриха II насчитывало 220 тысяч человек. Король в 1759 году, несмотря на лишь небольшое превосходство союзников в численности армии, в отличие от кампании предшествующих лет, придерживался не наступательной, а оборонительной тактики. Он убедился, что армии союзников к 1759 году предстали в ином качестве — они обрели опыт военных действий, удалось укрепить дисциплину, увеличить количество и улучшить качество артиллерии. Что касается русской армии, то она получила в достаточном количестве эффективно действовавшие шуваловские мортиры, а в лице Салтыкова — «седенького и простенького старичка» — отважного генерала, не уклонявшегося от встречи с противником, а искавшего ее и не испытывавшего панического страха перед полководческими дарованиями Фридриха II.

В 1759 году Петр Семенович одержал над пруссаками две победы: 12 июля при деревне Пальциг, а 1 августа у деревни Кунерсдорф. Сражение у деревни Пальциг было вызвано стремлением прусского короля воспрепятствовать соединению русских войск с австрийскими. Сражаться с Салтыковым король отправил своего лучшего генерала — Веделя, исполнительность которого высоко ценил: «Он прекрасно исполняет то, что ему поручено, и даже каждый раз превосходит ожидания». Силы Салтыкова лишь незначительно превышали силы Веделя, но зато у русского генерала было двойное превосходство в артиллерии.

Многократные атаки прусской пехоты и кавалерии были отбиты с большим для неприятеля уроном. Салтыков доносил: «Гордый неприятель по пятичасовой наижесточайшей баталии совершенно разбит, прогнан и побежден». Напомним пренебрежительный отзыв Фермора о русских солдатах в сражении у Царндорфа. Салтыков, напротив, доносил о неустрашимости русского воинства, так что «похвальный и беспримерный поступок солдатства всех чужестранных волонтеров в удивление привел»: на поле боя было предано земле 4228 неприятельских солдат и офицеров, в то время как потери русских составляли 900 человек.

Фридрих II был потрясен вестью о результатах сражения и своему брату писал: «Мы нищие, у которых все отнято, у нас ничего не осталось, кроме чести, и я сделаю все возможное, чтобы спасти ее». Тем не менее Европу он беззастенчиво обманывал, извещая ее об отступлении своей армии «с полным достоинством». Особенно поражают лживостью сведения прусского короля о потерях: у пруссаков они якобы составили 1400 человек, а у русских в десять раз больше — 14 тысяч человек.

Победа у Пальцига имела двоякое значение: она, по мнению Болотова, подняла боевой дух армии и убедила ее в наличии у главнокомандующего военного таланта. Салтыкова любили солдаты еще раньше, «а теперь полюбили они его еще больше, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении».

После победы у Пальцига русские без боя овладели Франкфуртом-на-Одере. В пяти верстах от города у деревни Кунерсдорф состоялось еще одно сражение, примечательное тем, что за все предшествующие годы впервые войска России и Австрии действовали совместно и согласованно. Кунерсдорфское сражение знаменито еще и тем, что командовавший прусскими войсками Фридрих II потерпел здесь небывало сокрушительное поражение.

Первоначально атака укрепленного Салтыковым лагеря принесла королю успех, и он поспешил в ответ на победу пруссаков над французами порадовать победителей и жителей Берлина собственной победой над объединенными армиями русских и австрийцев. Ради достижения полной победы Фридрих II бросил в бой последнюю надежду — знаменитую кавалерию генерала Зейдлиса, всегда решавшую исход сражения в пользу пруссаков. Салтыков тоже располагал свежими резервами, не участвовавшими в сражении, и бросил их в бой, чем и определил его успешное завершение. Все попытки короля остановить в панике бежавшую пехоту оказались тщетными. Король лишился даже свиты и едва не попал в плен к казакам. О проигранном сражении он писал: «Я несчастлив, что еще жив… из армии в 48 тысяч человек у меня не остается и трех тысяч». Фридрих писал о несчастье, пережить которое у него нет сил.

Упоминавшийся выше современник, находившийся в прусском лагере, писал: «Никогда твердость Фридриха не колебалась столь сильно, как в этот роковой день: в немногие часы жребий войны с вершины победы изверг его в бездну поражения. Он употребил все, что только можно, дабы остановить свою бегущую пехоту, но приказания, самые убедительные просьбы… были напрасны. Утверждают, что в сем отчаянном положении он искал смерти… Он послал теперь в Берлин другого курьера с приказанием, дабы там приняли меры, сообразные с настоящим критическим положением дел его. Посему королевская фамилия выехала, архивы вывезли, и частным богатым людям дано знать, чтобы они озаботились сами сохранить их собственность».