Читать книгу "Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице - Иван Ильичев"

Мартенс Давид Давидович (сводный брат Ирмы, дядя Анны Герман) – пропал без вести, место захоронения неизвестно.

Мартенс Фридрих Евгеньевич (сын Ирмы, родной брат Анны) – умер 19 мая 1940 года от тифа в возрасте двух лет в Ташкенте. Похоронен на Боткинском кладбище на территории бывшего «немецкого квадрата».

Годы сталинских репрессий пережили:

Мартенс Анна (мама Ирмы, бабушка Анны Герман) – умерла 17 сентября 1971 года в Варшаве в возрасте 85 лет. Похоронена на Варшавском евангелическо-реформаторском кладбище на ул. Житня.

Мартенс (Бернер) Ирма Давидовна (мама Анны Герман) – умерла 30 января 2007 года в Варшаве в возрасте 97 лет. Пережила свою дочь на 24 года. Похоронена на Варшавском евангелическо-реформаторском кладбище на ул. Житня.

Герман (Мартенс) Анна Евгеньевна (Анна Герман) – умерла 25 августа 1982 года в Варшаве в возрасте 46 лет. Похоронена на Варшавском евангелическо-реформаторском кладбище на ул. Житня.

Близнюк (Мартенс) Герта Давидовна (сестра Ирмы, родная тётя Анны Герман) – долгие годы жила в Ургенче, потом в Бресте, скончалась 24 мая 2004 года в Бадене (Австрия) в возрасте 83 лет.

Мартенс Элеонора (Элеонора Клорман) (дочь Герты, двоюродная сестра Анны Герман) – ныне живёт в Бадене (Австрия).

Эхо детства

Лидия Ундерберг, жила по соседству с Анной Герман в 1942–1944 годах в Киргизии, в Орловке (Таласская долина) (Хюрт, Германия) «Бог не дал погибнуть Анне, её маме и бабушке»

Село Орловка было основано в конце XIX века немцами-переселенцами. Их предки приехали в Россию по вербовке Екатерины II в конце XVIII века на Волгу, где обосновали село Orloff (Орлофф) в память о родном селе в Гессенской земле в Германии. Позже они переселились в Таласскую долину Киргизии. Там они (шесть семей лютеран и несколько молодых семей меннонитов) на стыке рек Талас и Урмарал на выделенном им участке земли вдоль дороги из Аулие-Ата (Джамбул) на город Талас начали строить своё новое село, но опять под названием Orloff. Позже это название русифицировалось и стало называться Орловкой. Село быстро росло…

Мой дед Фридрих Августович Фуст приехал со своей семьёй в Орловку в 1903 году. Он был руководителем лютеранской общины на селе и вёл уроки религии и музыки в школе. Много месяцев они были в дороге, ехали в бричке, запряжённой волами. Самое ценное, что вёз с собой дед – фисгармония и ящик с нотами. После революции, когда стали уничтожать всё, что относилось к религии, моему деду, как многим священнослужителям, грозил расстрел. Спасло его то, что по приказу советского правительства во всех немецких сёлах и районах запретили преподавание немецкого языка, школы в одночасье перевели на русский язык. Мой дед оказался единственным, кто в селе знал русский язык. Его назначили секретарем сельсовета. Отсюда прозвище нашей семьи – Schreiber (писарь). Фисгармонию у него отняли, и это была страшная потеря для него. Дед был страстным музыкантом. Созданный им оркестр существовал почти до самой войны.

Наша Орловка – удивительное место. Это отмечают все люди, когда-либо побывавшие в ней. Здесь на протяжении многих лет мирно жили вместе люди разных вероисповеданий – меннониты, лютеране, адвентисты и немногие мусульмане-киргизы.

До прихода советской власти каждый имел возможность молиться так, как его научили родители. По воскресеньям и праздникам люди собирались на службу. Советская власть под страхом смерти запретила даже говорить о Боге. В соседнем селе Ключевка (ныне поселок Боо-Терек, в нескольких километрах от Орловки. – Прим. авт.) был православный храм, но его превратили в тракторный парк.

По домам шли обыски, всю религиозную литературу нещадно сжигали. Моя бабушка чудом спасла старинную Библию (свадебный подарок матери), напечатанную в Германии еще старым «готическим» шрифтом. Она завернула её в тряпку и спрятала в куче кизяка (кизяк – сформованный высушенный коровий навоз, используемый вместо дров. – Прим. авт.). Когда пришли с обыском, Библия осталась незамеченной. Помню, как иногда наша бабушка приносила эту Библию в дом, пряча её под фуфайкой. Она занавешивала окна, закрывала двери на засов. Мы, внуки, усаживались за столом, на котором горела коптилка. Бабушка читала нам Библию. Так в 5 лет я научилась читать благодаря Библии. Тогда мы ещё все говорили на немецком языке.

Период моего детства, выпавший на 40-е годы XX века, я вспоминаю и с болью в сердце, и с благодарностью моей бабушке, моей семье, моей Орловке… В 1942 году наших родителей мобилизовали в трудовую армию. Это была повальная мобилизация всех, кто был старше 15 лет и у кого в пятой графе стояло: «национальность – немец». От неё не спасся никто, это коснулось каждой семьи. Когда родителей забрали, нас оставили на попечение бабушки и дедушки – 13 внуков и внучек, младшей из которых, моей сестре Ире, было всего три годика. В наше село, как и во все соседние, стали прибывать новые люди – эвакуированные евреи, высланные с Кавказа чеченцы, езиды, курды и карачаевцы.

В каждой комнате, даже самой маленькой, ютилось множество людей разных национальностей, говоривших на разных языках. Но я хорошо помню, что скандалов не было. Был голод, нужда, тревожное ожидание писем. И была взаимопомощь.

Жили мы в доме моих родителей, который находился на центральной улице Орловки. Я помню точный адрес: улица Фрунзе, дом 64. К дому примыкал большой фруктовый сад, где мы играли, и огород, который спас нас всех от голодной смерти.

Напротив дома находилась наша школа (в те годы семилетняя, средней она стала вновь только после отмены комендатуры). Рядом (справа) было правление колхоза, колхозный двор со столяркой, кузницей, складами, конюшней и током. Слева – соседний дом, так называемый «учительский». Он числился по адресу улица Фрунзе, дом 62. В этом старом доме жили учителя орловской школы. Им там предоставляли жильё на время их работы в школе. В этом-то доме и были жильцами Ирма Давыдовна Мартенс с дочкой Аней и бабушка Анна. Причина, по которой они оказались именно в Орловке, мне неизвестна, но до приезда Ирмы в нашем селе уже жила семья Мартенсов – Давид и Эльза. Была ли между ними родственная связь, не знаю, но эту фамилию я запомнила хорошо. Также хорошо помню всех, кто в те годы были соседями Ирмы в «учительском» доме.

Одну из комнат занимала Лилия Юльевна Вольф с сыном Женей, в другой комнате проживала Фрида Ивановна Келлерман с дочерью Гертрудой. Рядом жила еврейская семья – женщина по фамилии Кульман с тремя детьми: двумя дочерьми и сыном. Этого сына, с копной ярко-рыжих кудрей и конопатого, я хорошо помню. Однажды утром он пришел в наш сад, где, как всегда, собралась ватага детей, и начал хвастаться, что никогда не умрёт от голода! Мы окружили его, и он показал нам что-то белое во рту, что он жевал. Он сказал, что это никогда не кончается. В 1943 году мы не знали, что такое жвачка, но все ему завидовали.

Моими ближайшими подружками были Аня и Тамара. Они были на год меня старше, но я не ощущала разницу в возрасте. Аня была белокурая, улыбчивая, приветливая, внимательная и скромная. Сколько эпитетов! Но такая она была. Тамара, наоборот, как говорят, «бой-девочка» с чёрными волосами и глазами, в которых бегали «чёртики». Она была организатором наших игр, наших детских развлечений. Мы очень любили играть в лапту, в прятки, а особенно любили играть в «кругового» и в игру, которую называли «лунки». Это была очень занятная игра: в земле в ряд выкапывались небольшие ямки по числу игроков, ведущий бросал (катил) по лункам мячик, и в чьей лунке мячик застревал, тот хватал его и старался попасть в кого-нибудь из игроков, разбегавшихся в разные стороны. В кого он попал, тот становился следующим водящим. Мы с Аней и Тамарой часто играли в эти «лунки».