Читать книгу "Синдром Настасьи Филипповны - Наталья Миронова"

— Матери часто совершают абсурдные поступки, — робко возразила Нина.

— Чушь! Плевать ей на сыновей! Она просто хотела отравить настроение Феликсу. А если бы удалось, то и всей компании. Ладно, черт с ней. Скажи лучше, как ты поступишь с Тамарой.

— Сожгу на костре, как Савонаролу. Чего ты от меня хочешь? Мы дружим с первого класса! Я ей уже сказала все, что о ней думаю. Только об одном тебя прошу: не говори Павлу.

— Думаешь, он не знает? Может, не знает об этой конкретной истории, но, уверяю тебя, он не слепой.

— Ладно, давай не будем об этом. Столько хорошего случилось! Я так рада за Юлю! И за Эллу Абрамовну! Они выстрадали себе счастье. Хоть бы у Юли все получилось!

У Юли все получилось. Она прилежно занималась с Галыниным, подготовила репертуар для выступления перед приемной комиссией. Труднее всего ей давалась басня: у нее не было задатков характерной актрисы.

— Не волнуйтесь, — сказал Галынин. — Может, до басни еще и не дойдет.

— А говорят, басню первым номером спрашивают!

— Нет, первым — любой отрывок по вашему выбору. Мы должны их потрясти, тогда басню не спросят. А даже если спросят, это уже не будет иметь значения.

На всякий случай он выбрал для нее патриотическую басню «Волк на псарне», требующую минимума характерности, и Юля успокоилась.

Для выступления перед комиссией они разучили стихотворение Марины Цветаевой «Тоска по родине». Галынин рассказал, как, по словам одной очевидицы, с которой он был знаком, читала эти стихи сама Цветаева, и его рассказ помог Юле приблизиться к цветаевской манере, насколько это вообще было возможно.

Вернувшиеся из Норвегии Элла и Феликс все-таки приехали к зданию РАТИ в день сдачи экзамена по специальности, хотя Юля умоляла их не приезжать. Даня, конечно, тоже приехал. Они заметно выделялись в толпе таких же сумасшедших родственников, пришедших поболеть за своих чад.

Галынин устроил так, чтобы Юламей прослушивали одной из первых, пока приемная комиссия еще не одурела от молодых людей женского и мужеского пола, «любящих вставать поздно», как говорил великий артист Михоэлс, и потому рвущихся на актерский факультет.

Своим надорванным трагическим голосом Юламей незаметно, без нажима, но очень точно передавала изломанный, словно ползущий с перебитым хребтом цветаевский ритм. Она прочитала стихи негромко, сдержанно, с царственным презрением, как бы снисходя до слушателя, заставляя членов комиссии буквально вытягиваться в ниточку и ловить каждое слово. Поэтому когда последние слова стихотворения

Но если по дороге — куст

Встает, особенно — рябина…

Юля произнесла, чуть заметно повысив голос, это прозвучало как вопль.

Члены комиссии не сразу пришли в себя. Переглянулись. Пошептались. Юламей терпеливо ждала, даже не пытаясь услышать, о чем они говорят. Потом ее попросили подойти к столу, стали спрашивать, не занималась ли она в какой-нибудь студии. Она честно сказала, что занималась совсем немного, всего месяц, с Николаем Галыниным, а до этого была у него в театре инструктором по гимнастике. И еще она назвала двух замечательных преподавательниц РАТИ, ставивших ей голос.

— Голос у вас какой-то… странный, — заметил один из членов приемной комиссии.

— У меня была травма гортани, — призналась Юламей. — Но меня проверяли, голос слышен отовсюду.

Ее отпустили, сказав, что результаты будут известны позднее. У нее возникло чувство опустошенности, разочарования… Она готовила и басню, и музыкальный отрывок, и даже пластический этюд! И ничего этого не понадобилось…

Она вышла из аудитории подавленная, чуть ли не в слезах. Ее провожали кто сочувственными, кто злорадными взглядами. Многие выходили в эту дверь именно с таким выражением лица.

Выйдя во двор, Юля увидела родных. Они бросились к ней, обняли… Она крепко прижалась к матери, стараясь не расплакаться. Ни Элла, ни Феликс не стали спрашивать ее ни о чем.

— Нет, ну в натуре, — раздался ленивый и насмешливый голос Дани. — Как дело-то было?

Юля выпрямилась и все-таки смахнула слезы.

— Басню не спросили. А я так готовилась… Правда, Галынин говорит, что, если басню не спросили, это хороший знак…

— «Что-то ты недоговариваешь», как сказала Муму Герасиму. — Даня покачал головой. Его голос звучал все так же насмешливо и беспечно. — Ну если хороший знак, чего ж тогда слезы лить?

— Но я же учила! — сквозь слезы улыбнулась Юля. — Знаешь, сколько мы с ним репетировали эту проклятую басню!

— Так, девушка, вам шашечки или ехать? — спросил Даня, притворяясь строгим. — Что они вообще сказали-то?

— Что результаты будут известны позже. Они никогда сразу не говорят.

— Ну и шут с ними. Подождем. Нам не привыкать.

Но ждать не пришлось. К ним подошел улыбающийся Галынин.

— Юленька, вас приняли. Только тихо, это пока секрет. Прямо на второй курс. Постановку голоса вы уже прошли, с пластикой у вас все в порядке. Теперь могу сказать: я в вас ни минуты не сомневался. Вы буквально сразили приемную комиссию.

Юля к этому моменту уже таяла как масло и боялась, что вот-вот растечется лужицей у его ног. Но ее скорпионья натура все же не могла не прорваться:

— А там был один такой вредный… К голосу моему придирался…

— Это им по штату положено. Чтобы вы не возомнили себя сразу Стрепетовой, Савиной, Ермоловой и Комиссаржевской в одном лице.

— Ладно, — улыбнулась Юля, — не буду.

— Экзамены еще не кончились, — предупредил Галынин, — но, я надеюсь, уж сочинение-то вы напишете?

— Конечно, напишу! Я, между прочим, в школе на одни пятерки училась, не считая химии!

— Вот и отлично! Ну, желаю удачи.

Он попрощался со всеми и ушел — высокий черноволосый красавец. Все проводили его взглядами. Не только Юля и ее родители, не только Даня — все, кто был во дворе. Многие «завсегдатаи» знали, кто это такой. Какая-то девица даже подлетела к Юламей:

— Это же сам Галынин! Что он тебе говорил?

— Жене просил сказать, что вернется к шести. От тебя что-нибудь передать?

Все расхохотались.

— Ладно, пошли отсюда, — скомандовал Даня. — Нет повода, чтоб не выпить.

Юля не заметила, как он переглянулся с ее матерью. Она так и не узнала о «военном совете в Филях», в котором принимала участие жена Галынина. А теперь и Элла, и Даня подумали об одном и том же: может быть, именно Вера посоветовала мужу обратить внимание на талантливую и несчастную девочку с изломанной судьбой. Но, конечно, не будь у нее таланта, даже «сам Галынин» ничем не смог бы ей помочь. Так и осталась бы она инструктором по гимнастике.

Даня вспомнил, как увидел ее впервые, как блестяще она выступала на подиуме, непохожая на других манекенщиц, казавшихся ему куклами. Вспомнились ему и куплеты из «Микадо», которые он тогда напевал: