Читать книгу "Синдром Настасьи Филипповны - Наталья Миронова"

— Авторы ни в чем не виноваты, — сказал он тогда, — все дело в наших актерах. В американской пьесе все они, как по команде, начинают говорить с делаными интонациями, словно не по-русски. Получается, как говорила Ахматова, «перевод с неизвестного».

И вдруг — три спектакля кряду. Во всех трех главные роли исполняла Юламей Королева. У нее было множество недоброжелателей. Говорили, что она неестественна, что она ломака и кривляка, что у нее неприятный, даже невыносимый голос. Но почему-то все недоброжелатели говорили это за стенами театрального зала, а вот в стенах зала недоброжелателей у нее не было. Все сидели как завороженные, всем казалось, что роли Холли Голайтли, Лоры Уингфилд и Альмы Уайнмиллер написаны как будто специально для Юламей Королевой с ее невыносимым голосом.

На следующий сезон была объявлена премьера «Бесприданницы»: режиссер решил вернуться к своему любимому Островскому, с которого когда-то начиналась его карьера и слава. Ни у кого не возникало вопросов об актрисе на заглавную роль. Стали поговаривать, что Галынин наконец-то нашел свою музу. Поползли грязные сплетни. Поскольку и режиссер, и актриса наотрез отказывались от интервью на личные темы, желтая пресса решила восполнить этот пробел самостоятельно. Как всегда, нашлись «доброжелатели», стремившиеся подсунуть гнусную статейку и ему, и ей. Некоторые не ленились вырезать заметки из газет и высылать их по домашним адресам.

В обоих домах эти попытки вызывали смех. В театре все знали, что Галынин боготворит свою жену, и других женщин для него не существует. И до появления Юламей Королевой многие пытались, но никому не обломилось. А сама Юламей в театре получила прозвище «Брестская крепость». За ней тоже многие ухаживали, но безуспешно.

Только газеты не унимались. Один критик дошел до того, что написал в своей статье: как можно было занимать цветную актрису в пьесах Теннесси Уильямса, где обе героини — белые женщины? Статья называлась «Дайте ей роль Отелло».

— Вообще-то за такие вещи в суд подают, — задумчиво сказал Даня, прочитав пасквиль. — По статье «За разжигание национальной розни» или как она там называется. Но делать этому подонку рекламу? Ну его к лешему!

Пока они это обсуждали, в другой газете появился ответ пасквилянту одного из старейших и лучших театральных критиков России. «В Соединенных Штатах, — писал он, — со скамейками «только для белых» было покончено к концу 60-х годов прошлого века. У нас, как видно, все только начинается».

Увы, этим дело не кончилось. Грязные репортеры докопались до прошлого Юламей. Интернет был полон новостей о первом и втором процессах, в которых ей пришлось участвовать, и пестрел объявлениями, предлагающими любые деньги за ее снимок в обнаженном виде во время работы в клубе «Хрустальный дворец». Появились, разумеется, и поддельные снимки. Юлю повсюду преследовали репортеры, стоило ей выйти из дому, как к ней кидались люди с микрофонами, вопя: «Наши читатели имеют право знать!..»

Газетчики разыскали Мирославу Григорьевну, вдову Головничего, и родителей всех четырех парней, сидевших за изнасилование. Все они охотно дали волю чувствам на газетных страницах. Как ни странно, это лишь подогрело ажиотаж к спектаклям с участием Юламей Королевой. Правда, два-три раза ей попытались сорвать выступление, но эти попытки были встречены публикой с таким негодованием, что затихли сами собой.

— Ничего, малыш, — утешал ее Даня, — прорвемся.

Он дал ей мобильный, зарегистрированный не на ее имя, а на компанию «РосИнтел». Дома им несколько раз пришлось сменить номер телефона.

Поддерживал ее и Галынин.

— Такие сенсации долго не живут, — сказал он ей. — Не обращайте внимания, они побеснуются и отстанут. Меня другое беспокоит… Я не вправе вам советовать, я не смею даже просить: не снимайтесь в рекламе и в телесериалах! Театральные актеры получают так мало… Но вы могли бы остаться театральной легендой, как Комиссаржевская или Коонен… Конечно, это несравнимо с минутной славой какого-нибудь продукта «Фабрики звезд», но в долгосрочном плане…

— Николай Александрович, вы мне льстите, — с улыбкой перебила его Юламей. — Я делаю, что могу, и прекрасно понимаю, что до Коонен мне далеко, как до звезды. У меня довольно ограниченные способности. Но я клянусь вам, что не собираюсь сниматься в рекламе. Сериалы мне тоже не грозят. Меня просто не возьмут, не та фактура. А что касается денег… Я за ними не гонюсь. Меня муж обеспечивает.

— Вот и хорошо. Могу поспорить лишь о ваших ограниченных способностях. Вы еще сами не знаете своих сил и возможностей. Скажу вам по секрету: через годик-другой мы с вами замахнемся на Настасью Филипповну.

— Но ведь уже фильм сняли, — робко возразила Юламей.

— А Шекспира сколько раз в кино ставили? — улыбнулся Галынин. — Я читал статистику. Знаете, какое литературное произведение чаще всего экранизировалось? Ни за что не догадаетесь.

— Сдаюсь, — сказала Юламей.

— «Гамлет».

— Не может быть!

— Медицинский факт. На втором месте «Три мушкетера», на третьем — Шерлок Холмс. Так что учите пока матчасть. И очень вас прошу: не говорите пока никому. Даже мужу.

Юля обещала, но не сдержала слова. Нет, она не сказала мужу. Она рассказала матери. Она училась, репетировала, играла в спектаклях, но при всей своей безумной занятости старалась хоть раз в неделю улучить время, чтобы повидаться с Эллой наедине. После разговора с Галыниным она под страшным секретом открыла матери эту тайну.

— Я знала, что так и будет, — ошеломила ее Элла. — Я была уверена, что ты сыграешь Настасью Филипповну. Только я тебя прошу: не играй себя. Тебе эта тема хорошо знакома, это твоя роль, но это не ты.

Обычно сумрачный взгляд Юламей на этот раз был ясен:

— Да, мамочка, это не я. Я давно это поняла.