Читать книгу "Черепаший вальс - Катрин Панколь"

— Да вроде нет, — ответил Александр, пережевывая мясо.

— Если ты хочешь ее видеть, пускай приезжает. Мы же не ссорились, ты знаешь.

— Вы просто не сошлись во взглядах на жизнь…

— Точно. Ты все правильно понял.

— А она может взять с собой Зоэ? Мне хочется повидаться с Зоэ. Вот ее мне не хватает…

Он сделал упор на слове «ее», словно игнорируя предложение матери.

— Посмотрим, — сказал Филипп и подумал, что жизнь стала невероятно сложной.

— На уроке французского нас попросили рассказать историю максимум в десять слов. Хочешь знать, как я вышел из положения?

— Конечно…

— «Его родители были почтальоны, и он всю жизнь держал марку…»

— Гениально!

— Я получил лучшую отметку. Ты идешь куда-нибудь сегодня вечером?

— Иду в оперу с приятельницей, Дотти Дулиттл.

— А-а… Когда я подрасту, возьмешь меня тоже?

— Договорились.

Он поцеловал сына на прощание, прогулялся пешком до дома Дотти, надеясь, что ритм шагов подскажет ему решение. У него не было никакого желания видеть Ирис, но он не хотел ни препятствовать ее встречам с сыном, ни торопиться с разводом. Как только она будет чувствовать себя лучше, я с ней поговорю, обещал он себе, звоня в дверь Дотти Дулиттл. Вечно он все откладывал на потом.

Сидя на краю ванны со стаканом виски в руке, он смотрел, как Дотти красится. Поднимая стакан, чтобы отхлебнуть виски, он каждый раз задевал локтем пластиковую занавеску и приводил в движение нарисованную на ней великолепную Мэрилин, посылающую воздушные поцелуи. Дотти в черном бюстгальтере и колготках колдовала над разноцветным скоплением баночек, пудрениц и кисточек и, промахнувшись карандашом или щеточкой, ругалась как извозчик.

И одновременно продолжала выспрашивать:

— Ну что? Ответила она или нет?

— Нет.

— Совсем ничего? Не послала даже реснички в конверте?

— Ничего…

— Я когда очень в кого-нибудь влюблюсь, пошлю ему по почте ресничку. Знаешь, как доказательство любви, потому что ресницы больше не отрастают. Рождаешься с определенным капиталом, и надо его потом не разбазарить…

Она зачесала волосы назад, заколола их двумя широкими заколками. Похожа на девочку-подростка, решившую втихаря намазаться маминой косметикой. Достала коробочку с какой-то черной массой, жесткую щеточку, плюнула на щетку и хорошенько повозила ею в черной массе. Филипп поморщился. Не отводя глаз от зеркала, она шлепнула на ресницы жирную кляксу. Плевала, терла, мазала — и начинала все сначала. В танце ее рук была и привычка, и ловкость, и натренированная женственность.

— За одну такую фразу когда-нибудь парень влюбится в тебя без памяти, — сказал он, напоминая, что этот парень — не он.

— Красивые парни уже давно не влюбляются в слова. Они растут на разговорах со своими геймбоями.

Капля воды из душа капнула ему за шиворот, он отодвинулся.

— У тебя душ течет…

— Не течет. Это я, наверное, плохо кран закрыла.

Разинув рот, закатив глаза и оттопырив локоть, она красила ресницы, стараясь, чтобы черная масса не потекла. Отступала на шаг, придирчиво оглядывала результат, морщилась и начинала все сначала.

— Она устояла перед духом Саши Гитри, — задумчиво продолжал Филипп. — А ведь фраза была красивая…

— Придумаешь что-нибудь еще. Я тебе помогу. Никто лучше женщины не знает, как соблазнить другую женщину! Вы, мужики, навык потеряли!

Она покусала губы, оценила свое отражение. Обернула палец бумажным платком и стерла черную краску из маленькой морщинки под глазом. Подняла веко точным жестом хирурга, поднесла к нему серую подводку, закрыла глаз, провела линию — ну прямо Нефертити! Обернулась к нему, слегка вильнув бедрами в ожидании комплимента.

— Очень красиво, — обронил он, бегло улыбнувшись.

— Так интересно, — сказала она, повторяя операцию на втором глазу, — тебе не кажется? Будем соблазнять женщину вдвоем!

Он смотрел на нее, завороженный порханием рук, полетом кисточек и щеточек, которыми она манипулировала с ловкостью жонглера.

— Ты будешь Кристиан, а я Сирано. В те времена мужчина нанимал другого мужчину, чтобы тот говорил от его имени.

— Просто мужчины давно разучились разговаривать с женщинами… Я вот по крайней мере не сумел. Думаю, никогда и не умел.

Новая капля упала ему на руку, и он предпочел пересесть на крышку унитаза.

— Ты дочитала «Сирано»? — спросил он, вытирая руку первой попавшейся салфеткой.

Он подарил ей «Сирано де Бержерака» по-английски.

— Потрясающе! Мне так понравилось! So French![82]

И размахивая щеткой для ресниц, она продекламировала:

Philosopher and scientist,

Poet, musician, duellist —

He flew high, and fell back again!

A pretty wit — whose like we lack —

A lover… not like other men…[83]

Так красиво — умереть не встать! Благодаря тебе я вся трепещу. Засыпаю под сонату Скарлатти, читаю пьесы… Раньше я трепетала, мечтая о шубках, машинах, драгоценностях, — а теперь жду новую книгу, новую оперу! Я недорого обхожусь как любовница!

Слово «любовница» резануло слух, как верхнее «до», выданное примадонной, которая провалилась в оркестровую яму. Она произнесла его нарочно — посмотреть, как он отреагирует, проскочит ли у него это грубое слово, закрепляя за ней место, которое она день за днем отвоевывала в его жизни. Для него оно прозвучало первым оборотом ключа, на который его хотят запереть. Не отрывая глаз от зеркала, в котором отражалась задорная плутовская мордочка, она ждала, моля про себя, чтобы слово проскользнуло, чтобы можно было повторить его потом еще и еще, чтобы оно прижилось. А он размышлял, как бы выбросить его за борт, не ранив ее. Не дать ему прилипнуть к их отношениям, осторожно отклеить и отправить в мусорную корзину, ко всяким оберткам, бумажкам и ваткам. Уклончивое молчание затягивалось; наконец он сказал себе, что убрать слово-помеху можно только одним способом.

— Дотти! Ты не моя любовница, ты мой друг.

— Друг, с которым спят, — это любовница, — заверила она, памятуя о том, какой бурной была их прошлая ночь. Он ничего не говорил, но кричал ее имя, словно открывал новый мир. Дотти! Дотти! — так друзья не кричат, так кричат любовники на пике страсти. Она не впервые слышала этот крик и сделала соответствующие выводы. «Нынче ночью, — сказала она себе, — да, нынче ночью он капитулировал».