Читать книгу "Ожерелье княжны Гальшки - Алесь Мартинович"

на пол, не проронив ни слова. Гурко по-своему расценил молчание, присел на корточки, попытался ее успокоить:

— Все смертны в этом мире.

Его слова, казалось, по-прежнему до Гальшки не доходили. Теперь, узнав о смерти Олельковича, княжна не будет больше противиться, признает его своим мужем. От этой мысли Гурко стало приятно. Подался вперед, протянул руки, чтобы обнять ее.

— Гальшка! Родная…

И опустил их, потому что она сказала с такой же уверенностью, как до этого:

— Все равно я с ним повенчана! И никогда ему не изменю.

— А со мной разве не венчана? — в этом момент Лукаш напоминал наивного ребенка. — Неужели забыла?

— Принудительно! — глаза княжны сверкали гневом.

— Побойся Бога, какое принуждение?

— Вы противны мне! — Гальшка поднялась с пола, сжала кулаки.

От услышанного Гурко покраснел. Подобное он, конечно, слышал, однако теперь испугался, что все дошло до ушей охраны. Не сдержался:

— Многое позволяешь себе!

Гальшка точно так же, как и до этого, истерически засмеялась. А еще надвинулась на Гурко, тот в испуге даже отступил.

— Столько позволяю, сколько имею! — заявила она.

— Чего имеешь? — не понял тот.

— Ненависти к вам!

После этих слов Гурко не взорвался, не закричал. Проявил неожиданную рассудительность, попытался, что было для него не характерно, обезоружить ее спокойствием:

— Зачем грубишь?

И спокойствие, и выдержка подействовали на княжну, словно живительный бальзам. Она внезапно сникла, отошла в угол, прислонилась к стене и горько заплакала. Ему показалось, что вот-вот все встанет на свои места, во всяком случае, наступил тот момент, когда можно с Гальшкой мирно поладить:

— Милая, разве я желаю тебе зла?

Однако его слова будто не доходили до Гальшки. Княжна плакала, вытирая ладонями слезы. А Гурко продолжал говорить тихо, словно пытаясь загипнотизировать:

— На руках готов тебя носить. Любое желание исполню…

Неожиданно Гальшка перестала плакать, подняла на Лукаша мокрые от слез глаза. Только теперь до нее по-настоящему дошел смысл того, о чем он говорил. Собралась с мыслями и решительно выпалила:

— Никогда! Поймите, никогда!

Граф, конечно, все понял, поэтому не пытался уточнить, что она при этом имела в виду. Гальшке этого было мало. Она решила добить его полностью:

— Нам никогда не быть женой и мужем! Сколько можно напоминать!

После этого Гурко не удержался:

— Нравится быть одной?

— Лучше одной, чем вместе с вами!

— Будет, как желаешь!

Смотрел на княжну, как хищник, который долго выслеживал добычу и теперь радовался, что она наконец оказалась в его руках.

— А знаешь, сколько времени ты здесь находишься? Всего неполный год!

Княжна нашла в себе силы воспринять это спокойно, что еще больше разозлило Лукаша.

— Запомни, этот замок станет твоим приютом до смерти! — твердым шагом он направился к выходу, но в дверях все же обернулся. — И твоей могилой он станет! — добавил так, что в его намереньях сомнений не оставалось.

Вместо эпилога

В одиночестве Гальшке суждено было провести тринадцать лет. А насколько это страшно и невыносимо, она поняла после того, как узнала, что не стало Семена Юрьевича. Конечно, и до этого наступали моменты, когда готова была наложить на себя руки, но вскоре успокаивалась, понимая, что муж не оставит ее в беде. Нередко часами плакала, после этого становилось легче на сердце. Когда же Олелькович умер, надежд на спасение не осталось.

Занятый своими делами, забыл о ней дядя, который еще не так давно называл любимой доченькой. Вряд ли сможет что-либо предпринять мать, чтобы вырвать ее из этих стен. Да и для нее, в чем Гальшка могла неоднократно убедиться, важна не столько она, сколько богатства. Богатства, а не она сама, нужны и Гурко.

Если кто о них не думал, так Сангушко. Дмитрий был единственным человеком, Гальшка окончательно это поняла, который любил ее по-настоящему. Как и она его. Возможно, такая взаимность существовала потому, что оба были в том возрасте, когда без любви нельзя прожить. Не о богатстве думали, а о том, какой светлой и долгой будет их совместная дорога. Теперь же на всем светлом, хорошем поставлен крест. Остается только неволя, но ее она выбрала сама, и от своего решения не отступит.

Не знала, что мать, боясь, чтобы граф все же не отсудил часть богатства Острожских, поспешила выйти замуж, супруг был моложе на двадцать один год. Как и не знала того, что повторила ее судьбу. Рыцарь Ольбрахт Лаский, которому она доверилась, оказался авантюристом, а лучше сказать — проходимцем. Чтобы Беата не помешала ему овладеть своими богатствами, запер ее, и княгиня находилась под домашним арестом до смерти.

Гальшка вышла на свободу в 1573 году, когда не стало Лукаша. Ей исполнилось в то время тридцать четыре года, но выглядела она значительно старше своих лет. Была больной, издерганной, а временами, когда становилось особенно плохо, осматривалась по сторонам, будто кого-то искала. Если же видела молодого мужчину, лицо ее светлело, взгляд становился осознанным, а губы тихо шептали: «Дима, Димочка…» Но так продолжалось недолго. Глаза Гальшки наполнялись слезами, и она начинала горько плакать.

Жила Гальшка в Остроге, в замке, где прошло ее детство. Благодаря дяде, владения Острожских, которые успел захватить неблагодарный Лаский, перешли к ней. Княжна, будучи замужем, просила Константина Константиновича, чтобы тот больше выделял средств на богоугодные, благотворительные цели. А вскоре Гальшка свои владения переписала ему.

Острожский с удовольствием делал это, потому что с молодости охотно поддерживал хорошие начинания. Кроме того, чувствовал вину перед Гальшкой. Казалось, что жизнь племянницы могла бы сложиться иначе, если бы в свое время не подговорил Сангушко выкрасть ее. Но, когда слышал, как княжна нежно произносит имя крестника, понимал, что его вины в этом нет. Значит, так было предначертано, а Бог определяет судьбу человека, отмеряя ему столько, сколько считает нужным.

А еще любила Гальшка выращивать цветы и ходить в монашеской одежде, за что ее некоторые называли «черной княжной». А кое-кто в это определение вкладывал и другой смысл. Она, пусть и не всегда по своей воле, привнесла в жизнь некоторых людей черную полосу. Хотя в этом Гальшкиной вины не было. А если она в чем-то и присутствовала, так только по той причине, что мать безволие дочери использовала в своих целях. Человеку не суждено выбирать родителей, — не будем забывать, что и сама Беата была жестоко наказана.

Не только о Сангушко печалилась княжна, но и об утраченных драгоценностях, подаренных матерью. Была убеждена, если бы ожерелье нашлось, ее жизнь обязательно сложилась бы лучше.

Ожерелье оставил себе Гурко, а с его смертью следы