Читать книгу "Чеченский бумеранг - Николай Иванов"

Видимо, с такой же уверенностью и пафосом докладывал начальник Генерального штаба план операции Верховному главнокомандующему. Если, конечно, докладывал…

Дальнейшее становилось ясным, и Заремба попробовал сам предугадать развитие событий:

– Затем город блокируется и…

Капитан не позволил нарушить последовательность, перебил:

– Чтобы город показался им легкой добычей, будут сняты некоторые блокпосты. Затем распустится слух, что в Грозный завезли два КамАЗа денег – для выплаты пенсий и детских пособий. Если город им нужен постольку-поскольку, для психологической поддержки, то на деньги они уж клюнут точно. И пойдут на штурм. И армия отступит. А когда все втянутся праздновать победу и делить трофеи, кольцо замкнется.

– А ваша задача? Вас, кого отбирают?

– Мы должны будем скрытно остаться в городе. Авианаводчики, артиллерийские корректировщики, спецназ. Взорвем логово изнутри.

– Блеск! – оценил-таки замысел Генштаба Заремба. И такая тоска разлилась по лицу, так тронуло поволокой глаза, что стало ясно: ему безумно жаль, что он не участвует в этом блистательном походе. Провоевать всю жизнь, чтобы победный флаг пронесли другие…

– Это будет великая победа чеченских бандитов. Перед собственной погибелью, – закончил Михаил.

– Лишь бы получилось, – не побоялся высказать опасений Заремба. Он вон тоже вроде шел на чистую удачу в логово Волка, а в одночасье все перевернулось на сто восемьдесят градусов. Нельзя Генштабу докладывать Верховному главнокомандующему о замысле. Ох, нельзя. Слишком многим в Кремле война выгодна. Уйдет информация, это факт…

– Иван тоже на беседе, – сообщил капитан, снимая тем самым проблему секретности в отдельно взятой комнате академической общаги. – Группы формируются только из офицеров. Остановились на выпускниках академий, чтобы не дергать войсковиков и ограничить круг посвященных.

– Разумно, – вновь оценил разработчиков замысла комбриг.

А Михаилу больше уже не казалось, он уверовал: подполковник потрогал голову и посмотрелся мимоходом в зеркало исключительно ради того, чтобы представить себя без бинтов. Удержать в вольере охотничью лайку при трубном звуке рожка…

– Ни при каких обстоятельствах, – понял тайное желание постояльца и отверг на корню любые попытки договориться танкист.

– Ты не спеши, – остудил пыл капитана комбриг. – Во-первых, я знаю Чечню как свои пять пальцев. Во-вторых, у меня там могилы друзей, чьи останки я дал слово вывезти.

– Все это можно сделать потом.

– Знаю я эти «потом», – отрубил рукой, не соглашаясь, подполковник. Поморщился от резкого движения. Однако сейчас любая гримаса боли играла против него, и он, теперь уже осторожничая, спокойно добавил: – Одним словом, надо забросить удочку насчет меня вашим покупателям. А вот уж под каким соусом – об этом стоит подумать, – вывел нужный себе знаменатель.

Мишка подивился перевернувшейся пирамиде, но махнул рукой: ждем Ивана. Занялся более прозаическим делом – приготовлением обеда. Долго сидел перед раскрытым холодильником, но вытащил из него лишь лоток яиц. Зато перед походом на кухню нашел железную причину отказа:

– Вы это не могли нигде узнать. А я не обязан был это рассказывать. Все. Вопрос закрыт. Вам из трех яиц?

Яичница оставалась самым популярным блюдом в офицерском рационе вне зависимости от количества и значимости заканчиваемых академий.

– Вкрутую, – нашел еще более оригинальный способ справиться с обедом подполковник. Заодно разнообразив и меню.

Едва Михаил скрылся за дверью, Заремба подошел к зеркалу, втиснутому в узенькое пространство между окон. Приноровился, чтобы попасть в него. Модницей оглядел себя со всех сторон. Потянулся к бинтам, замасленной подпругой висевшим под подбородком: то ли сами ослабли без двухдневной перевязки, то ли хозяин сам оттянул, высвобождаясь из белого плена. Выздоравливая.

Вошедший Иван подозрительно глянул на возбужденного постояльца, но за разъяснениями пошел на кухню. И когда капитаны вернулись, перехватывая в руках один – горячую ручку сковородки, а второй – пару неостывших яиц, на голове раненого красовался лишь небольшой белый венчик.

– Краше в гроб кладут, – не оценил бравого вида подполковника Мишка.

Сказал – и прогадал: с настоящими больными столь цинично не шутят. К тому же комбриг, похоже, для себя что-то решил окончательно: жест, которым он пригласил хозяев к их же столу, выдавал в нем человека, предпочитающего отдавать приказания, а не следовать чужой воле.

Глава 9

Пусть нас замучает удача

В день, когда предстояло подавать рапорт об увольнении, я изнуряюще и по возможности пристрастно пытал себя: это только из-за денег?

Нет, плюсы от будущей жизни на «гражданке», только прослышав о возможном изменении моего статуса, тут же выстроились в длиннющую очередь. Нетерпеливые подпрыгивали, желая самолично увидеть хозяина и заявить о себе. Наглые пытались присоседиться к первым. Шустрые брали на себя командование очередью, занявшись составлением списка – ныне забываемого символа последних дней социализма. Неудачники из прибежавших последними старались погромче крикнуть, привлечь внимание голосом: мы тоже здесь, посмотрите на нас, может, посчитаете нужным подтянуть поближе. Умные искали блат, чтобы обойти даже список. И все плюсики оказывались пышными, сытенькими, веселыми, жизнерадостными.

Но мне почему-то было чертовски жаль побитую, понурую, истрепанную очередюшку, составленную из корявеньких узколобых минусов. Собственно, они еще продолжали составлять мою жизнь: мизерная зарплата с постоянными задержками, близкое к нулю уважение общества, цензура и ограниченность в творчестве, отсутствие перспектив служебного роста и далее – по всем пунктам. Когда вопрос поставлен ребром: уходишь сегодня и нормально, или завтра – но в неизвестность, собственная жизнь становится перед увеличительным зеркалом и вскрывает даже припудренные изъяны.

И все же, все же, все же…

– Что, денег захотел? – я даже подходил к нормальному зеркалу на редакционной двери и усмехался своему отражению, как врагу.

– И денег тоже, – в какой-то момент, устав от одного и того же вопроса, ответило отражение.

Я сначала злорадно оскалился – наконец-то не побоялся признаться самому себе в предательстве! – но потом обратил внимание на слово «тоже». Спонтанный ответ определил деньгам далеко не главенствующую роль. Может, тогда и в самом деле мне стало тесно и скучно в армейском журнале? А разве это не так, ежели мы, военные журналисты, взахлеб читаем гражданские газеты и, зачастую негодуя по поводу их сарказма к стране и армии, все же отдаем должное смелости, раскованности штатских коллег! И тут же – собственная поденщина, где осталось «нельзя», «не положено», «это на усмотрение руководства». Да и внутренний цензор за годы службы утвердился в душе настолько, что разреши генералы писать нам обо всем, мы сами возведем рамки и будем втискивать в них материалы. Гордиться тем, что военная пресса не должна быть расхлябанной, что она должна являть пример четкости, выверенности и быть застегнутой на все пуговицы – это уже мало утешало. Этим еще могли заниматься лейтенанты, а полковникам хочется уже вздохнуть полной грудью и заглянуть за горизонт.