Читать книгу "Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо"

* * *

Пенье отныне заглушено плачем, Горе владеет душой и умом, Лучший из смертных уходит: по нем, По короле нашем слез мы не прячем. Чей гибок был стан, Чей лик был румян, Кто бился и пел — Лежит бездыхан. Увы, зло из зол! Я стал на колени: О, пусть его тени Приют будет дан Средь райских полян, Где бродит Святой Иоанн.

Тот, кто могилой до срока захвачен, Мог куртуазности стать королем; Юный, для юных вождем и отцом Был он, судьбою к тому предназначен. Сталь шпаг и байдан, Штандарт и колчан Нетронутых стрел, И плащ златоткан, И новый камзол Теперь во владенье Лишь жалкого тленья; Умолк звон стремян; Все, чем осиян Он был, — скроет смертный курган.

Дух благородства навеки утрачен, Голос учтивый, пожалуйте-в-дом, Замок богатый, любезный прием, Всякий ущерб был им щедро оплачен. Кто, к пиршеству зван, Свой титул и сан Забыв, с ним сидел, Беседою пьян Под пенье виол — Про мрачные сени Не помнил: мгновенье — И, злом обуян, Взял век-истукан Того, в ком немыслим изъян.

Что б ни решил он, всегда был удачен Выбор; надежно укрытый щитом, Он применял фехтовальный прием Так, что противник им был озадачен; Гремя, барабан Будил его стан; Роландовых дел Преемник был рьян В бою, как орел, — Бесстрашен в сраженье, Весь мир в изумленье Поверг великан От Нила до стран, Где бьет в берега океан.

Траур безвременный ныне назначим; Станет пусть песне преградою ком, В горле стоящий; пусть взор, что на нем Сосредоточен был, станет незрячим: Ирландец, норманн, Гиенна, Руан, И Мена предел Скорбят; горожан И жителей сел Разносятся пени — В Анжу и Турени; И плач англичан Летит сквозь туман, — И в скорби поник алеман.

Едва ль у датчан Турнир будет дан: На месте ристалищ — бурьян. Дороже безан Иль горстка семян Всех царств, если царский чекан.

Страшнейшей из ран На части раздран — Скончался король христиан.

ПТ, с. 82–84

* * *

Споемте о пожаре и раздоре, Ведь Да-и-Нет свой обагрил кинжал; С войной щедрей становится сеньор: О роскоши забыв, король бездомный Не предпочтет тарану пышный трон, В палатках станет чище жизнь вельмож, И тем хвалу потомки воспоют, Кто воевал бесстрашно и безгрешно.

По мне, звон сабель — веский довод в споре, Знамена ярче, если цвет их ал, Но сторонюсь я ссор, коль на ковер Кость со свинцом кидает вероломный. О, где мой Лузиньян и мой Ранкон? Истрачен на войну последний грош, И латы стали тяжелее пут, И о друзьях я плачу безутешно.

Когда б Филипп спалил корабль на море И там, где ныне пруд, насыпал вал, И взял Руанский лес, спустившись с гор, И выбрал для засады дол укромный, Чтоб знал, где он, лишь голубь-почтальон, — На предка Карла стал бы он похож, Что с басками и саксами был крут, И те ему сдавались неизбежно.

Война заставит дни влачить в позоре Того, кто честь до боя потерял, Едва ль мой Да-и-Нет решит Каор Оставить — он в игре замешан темной И ждет, когда король отдаст Шинон: Чтобы начать войну, момент хорош, Ему по сердцу время трат и смут, Страну он разоряет безмятежно.

Когда корабль, затерянный в просторе, Сквозь шквал, на скалы, потеряв штурвал, Несется по волнам во весь опор, Чтоб жертвой стать стихии неуемной, — Моим подобных бедствий даже он Не терпит: что ж! мне больше невтерпеж Ложь, и небрежность, и неправый суд Той, на кого молюсь я безуспешно.

В Трайнаке быть, когда там пир начнут, Ты должен, Папиоль, собравшись спешно.

Роджьеру спой, что мой окончен труд: Нет больше рифм на «омный», «он» и «ежно».

ПТ, с. 90–91

* * *

Если б трактир, полный вин и ветчин, Вдруг показался в виду, Буковых чурок подбросив в камин, Мы б налегли на еду, Ибо для завтрака вовсе не рано; День стал бы лучшим в году, Будь ко мне так же добра дона Лана, Как и сеньор Пуату.

С теми, кто славой твоей, Лимузен, Стал, я проститься хочу; Пусть от других Бель-Сеньор с Цимбелин Слышат отныне хвалу, Ибо я Даму нашел без изъяна И на других не гляжу — Так одичал от любви; из капкана Выхода не нахожу.

Юная, чуждая поз и личин, Герб королевский в роду, Лишь ради вас от родимых долин Я удаляюсь в Анжу. Так как достойны вы славного сана, Вряд ли украсит главу, Будь она римской короной венчана, — Больше уж чести верну.

Взор ее трепетный — мой властелин; На королевском пиру Возле нее, как велит господин, Я на подушке сижу. Нет ни в словах, ни в манерах обмана: В речи ее нахожу Тонкость бесед каталонского плана, Стиль — как у дам из Фанжу.

Зубы — подобие маленьких льдин — Блещут в смеющемся рту, Стан виден гибкий сквозь ткань пелерин, Кои всегда ей к лицу, Кожа ланит и свежа и румяна — Дух мой томится в плену: Я откажусь от богатств Хорасана, Дали б ее мне одну.

Дамы такой и в дали океана, Как Маиэр, не найду.

ПТ, с. 100–101