Читать книгу "Не дай мне упасть - Эмма Скотт"

– Ты хочешь, чтобы я вытатуировал бабочку на тебе и не хочешь знать, какой она будет?

– Да, именно так.

– Но почему?

– Я хочу эту бабочку именно такой, какой ты ее себе представлял. Не буду вносить никаких изменений. Никакого эскиза. Никакого трафарета. Мне нужно твое мастерство, Тедди. Я – твой холст.

Он еще мгновение пристально смотрел на меня.

– Никакого трафарета. Просто сразу, свободной рукой?

Я улыбнулась.

– Неужели тебе так трудно со всеми твоими клиентами?

– Только с сумасшедшими, – рассмеялся Тео, и я поняла, что с ним все будет в порядке.

Я подождала, пока он наденет резиновые перчатки. Возьмет стопку мягких салфеток, чтобы вытирать излишки чернил и крови. Приготовит иглы и чернила. Потом отвернула голову, чтобы не видеть цвета, которые он выбрал. Через несколько минут я услышала, как застонал его аппарат, и почувствовала, как Тео навис надо мной и мягко поцеловал меня в лопатку.

– Готова? – поинтересовался он, и его горячее дыхание коснулось моей кожи.

Я повернула голову. Мне хотелось посмотреть, как он работает.

– Я готова.

Тео наклонился ко мне, пистолет зажужжал, и я почувствовала, как его рука легла на мою кожу за долю секунды до острого укуса иглы. Прошло много лет с тех пор, как я сделала последнюю татуировку, но боль оказалась знакомой. Глубокая, жгучая. Хороший татуировщик точно знает, когда нужно отступить, стереть кровь и лишние чернила, а потом снова продолжать.

Тео был более чем хорош.

Я наблюдала за ним, за его глазами, сосредоточенными на моей коже, за уверенными и легкими движениями, за его татуированными руками, держащими пистолет, за мышцами, плотно обтянутыми коротким рукавом футболки.

– Это неправильно упомянуть, что то, как ты делаешь тату, меня заводит?

– Да, – ответил он, не поднимая глаз, – как профессионал, я нахожу это крайне неуместным.

Я улыбнулась и прикусила губу, потому что вовсе не шутила. Глубокий укус иглы на тонкой коже над лопаткой я прочувствовала всем позвоночником. Вибрация улеглась только между ног. Желание росло вместе с болью и отступало, когда Тео вытаскивал иглу, чтобы вытереть кровь и чернила, или когда менял иглу.

Затем текстура боли изменилась. Укус иглы чувствовался скорее царапиной, жалящими мазками кисти, словно Тео красил мою кожу маркером, кончик которого сделан из стеклянной пыли.

– Теперь ты затеняешь, – прокомментировала я, ощущая жжение от татуировки на своей лопатке. – Это большая бабочка.

– Бабочка? – спросил Тео, поглощенный работой. – Я думал, ты сказала, что хочешь иметь гигантский смайлик-какашку.

– Ха-ха, – проговорила я, только притворяясь раздраженной, в то время как мое сердце воспарило, увидев, что мой Тео вернулся.

Через три часа он закончил. Три часа я наблюдала, как этот красивый мужчина, склонившись надо мной, создавал произведение искусства на моем теле, отдавая мне частичку себя. Плечо пульсировало, но боль уступала той потребности, которую я испытывала к нему.

– Ты готова увидеть ее? – поинтересовался Тео низким, грубым голосом. И даже если он и переживал, то не показывал этого, глядя на меня горящими от голода глазами.

Я кивнула.

– Готова.

Я подошла и встала перед зеркалом, висевшим на стене у его рабочего места, а Тео взял со стола ручное зеркальце. Его глаза скользнули по моей обнаженной груди, когда я повернулась к нему лицом. Он держал зеркало так, чтобы я могла видеть отражение своей спины в большом зеркале на стене.

– О боже, – выдохнула я.

Голубая бабочка сидела у меня на плече, ее крылья были цвета летнего неба, когда солнце вот-вот сядет, окаймленные острым, глубоким черным, сияющим, как оникс на свету. Она казалась настолько реальной, настолько идеально изображенной, что я представила, как в любой момент сложит и развернет крылья, слетит с моего плеча и упадет в ладонь Тео.

Но бабочка осталась на месте. В конце вселенной. Тео изобразил дугу из пресс-папье Джоны вдоль правой стороны лопатки, темный кусочек неба, сияющий звездами и звездной пылью внутри. Он проносился по моей коже, прежде чем исчезнуть навсегда, за пределами того, что могла удержать моя кожа. Недоделанный кусочек. Но бесконечный. Я не сказала ни слова, но перевела взгляд с зеркала на Тео. Он опустил зеркало, затем его рука оказалась на моем затылке, зарывшись в волосы, а другая притянула меня ближе. Он крепко и требовательно поцеловал меня. Я приоткрыла рот, принимая его глубоко внутрь.

– Выходи за меня замуж, – прошептал он между поцелуями, – выходи за меня замуж, Кейс. Будь моей женой…

– Да, – выдохнула я, – да, господи, да.

Мы отдавались друг другу полностью, в совершенной гармонии любви и похоти, наши тела стремились показать друг другу то, что было известно нашим душам. Это чувствовалось в каждом прикосновении, в каждом поцелуе.

Наши поцелуи словно слова, словно признания, сделанными нашими руками на наших телах. Обещания, данные с каждым судорожным вздохом. И радость, которую я испытывала, была не только от его предложения, но и от того, что оно означало. Что, несмотря на потери, мы продолжаем идти. Никогда не поддаваясь и не сдаваясь.

Потому что любовь побеждает. Всегда.

Эпилог

Тео

Я выключил свет над рабочими местами и схватил куртку с антикварной вешалки в приемной. Записная книжка лежала закрытой на стойке регистрации, вокруг нее были разложены китчевые безделушки Вивиан. Магический шар с предсказаниями на первом плане, как обычно.

Я открыл записную книжку, как делал каждый вечер, когда другие мастера уходили домой. Расписание на следующий день оказалось почти полностью заполненным. Я уже знал это: Вивиан ежечасно сообщала, насколько хорошо у нас идут дела. И все же я должен был увидеть это своими глазами, увидеть, как это написано черными чернилами на белой бумаге, каждый вечер перед отъездом.

Я делаю это, Джона. Строю свою жизнь. Это мое наследие.

От входной двери донесся стук костяшек пальцев по стеклу. В свете уличного фонаря я увидел, как отец переминается с ноги на ногу, оглядывая пустую парковку. Одна рука в кармане пиджака, другая – в седых волосах.

Я отпер засов и открыл дверь.

– Папа, что случилось? Мама в порядке?

– Хорошо, все хорошо, – проговорил папа, покачиваясь на каблуках. – Я подумал, что пора посмотреть твой салон.

Я вытаращил глаза.

– В одиннадцать часов вечера?

– Я слышал, ты очень занят. Не хотелось прерывать работу. – Он встретился со мной взглядом: – Можно войти?

– Да. Конечно.

Я отошел в сторону и молча наблюдал, как отец впервые видит мой салон. Засунув руки в карманы, он прошелся по небольшой прихожей, как посетитель музея, рассматривая образцы татуировок в рамках. Мои глаза сузились, вспоминая, как рот отца всегда был широко раскрыт от радости на выставках Джоны. Сегодня он замкнулся в себе, губы сжаты, взгляд суров.