Читать книгу "Момент перелома - Александр Михайловский"

– А с вами, господин Иванов, – сказала она, принимая у меня дежурство, – мы еще увидимся. Например, завтра. Я, конечно, благодарна вам за то, что вы делаете для России и для нашей семьи, но сейчас невместно вести серьезные разговоры. Сначала надо успокоить Ники.

И вот это «завтра» настало, и вдовствующая императрица пригласила меня на беседу. Пока на пять минут, а потом, мол, будет видно. И беседа началась с того, что Мария Федоровна сразу взяла быка за рога.

– А ну, господин Иванов, – резко произнесла она, – рассказывайте, что за книги вы привезли моему сыну, и почему, заглянув в них, моя невестка лишилась чувств, а потом и самой жизни?

Пришлось рассказывать всю историю нашего прошлого, причем все по порядку и очень обстоятельно. Мария Федоровна – женщина умная и дотошная, ее просто так на «ура» не взять. А история нашего мира от этих дней до июля восемнадцатого года длинная, а если со всеми подробностями, то и занудная. Слава Богу, на память я никогда не жаловался и к чему-то подобному готовился заранее. Иногда вдовствующая императрица останавливала мой рассказ и просила пояснить тот или иной момент. Одним словом, пять минут превратились в пять часов, за время которых нам два раза приносили чай с булочками и один раз настоящий обед из трех блюд. Хорошо, что нервы у мамаши Николая крепче стальной проволоки, не то что у ее покойной невестки; и весь мой рассказ, до самого Ипатьевского подвала, она выслушала спокойно, даже не меняясь в лице.

И только когда я уже закончил говорить, она глянула на меня каким-то особенным пронзительным взглядом и спросила:

– А сами-то вы, Михаил Васильевич, если откровенно, что по этому поводу думаете?

– Ваше императорское величество, – ответил я вдовствующей императрице, – допускать повторения того, что произошло в нашем прошлом, нельзя ни в коем случае. Консервировать ситуацию в том виде, как она есть сейчас, купировав симптомы деградации государственной машины военной победой над Японией тоже нельзя. Подмораживание, которое практиковал ваш покойный супруг, это путь в тупик. Рано или поздно все замороженное растает и твердая почва под ногами в одночасье превратится в жидкую грязь. Нужно искать другой путь, предусматривающий и сохранение в России твердой государственности, и решение обременяющих ее социальных проблем. Это неизбежно.

– О каких социальных проблемах вы говорите? – немного настороженно спросила меня Мария Федоровна. – Если вы имеете в виду разного рода бедных, сирых и убогих, то вы, наверное, не знаете, что для помощи им существуют различные благотворительные общества, и в первую очередь – учреждения Императрицы Марии, которыми заведует Наше величество…

– Я прекрасно знаю, ваше императорское величество, – ответил я, – что вы очень много делаете по части благотворительности, но все это капля в море. Накормить всех голодных пятью хлебами и двумя рыбами мог лишь Иисус Христос, а мы с вами обыкновенные люди и чудеса не по нашему профилю. Сейчас в России голодных становится все больше, а хлебов все меньше, но на государственном уровне надо сделать так, чтобы было наоборот. Экономическая ситуация, при которой две трети населения Империи живут натуральным хозяйством, то есть в нищете, в начале двадцатого века просто недопустима. Сорок лет выплаты выкупных платежей финансово обескровили российское крестьянство и привели его к порогу экономической катастрофы. Пока все держится на деревенской общине с ее круговой порукой. Стоит разрушить эту систему, как призывают либералы, и социальный взрыв неизбежен. Нищета выплеснется из деревень на фабричные окраины больших городов и там составит собой тот самый взрывчатый материал, который снесет империю и правящую в ней династию. Но вашим преемникам-большевикам все равно придется решать эту задачу, потому что потенциальные мятежники опасны для любой власти, даже для такой, как большевистская. Надо искать другой путь развития – такой, при котором богатые ставились бы богаче не за счет того, что бедные становятся еще беднее. Если этот путь не будет найден, то Россию ждут испытания – такие же, как в нашем прошлом, или даже хуже. Это не мое личное пожелание, а повеление самого Господа, ибо когда Христос страдал на кресте, он делал это для блага и во искупление грехов всего человечества, а не только избранных его групп.

– Ладно, ладно, Михаил Васильевич, полноте вам, – махнула рукой Мария Федоровна, – если вы считаете, что таким образом можно предотвратить самое худшее, то так тому и быть. Я тоже не против того, чтобы наши мужики были зажиточны и довольны. Но как этого добиться, если народ русский – пьющий, ленивый и глупый… Пропивают все, оттого и нищета.

– Неправда это, ваше императорское величество, – возразил я, – во-первых – алкоголизм русского народа сильно преувеличен, русские в среднем пьют не больше немцев и уж точно меньше ирландцев и американцев. Тех, кто не способен сопротивляться тяге к спиртному, не больше пяти процентов от общей массы. Эта история с алкоголем у нас в двадцатом веке как-то спадала до полной незаметности в эпохи великих свершений, когда было не до выпивки, потому что каждый мог стать кем угодно, были бы способности и усердие. А вот в эпохи всеобщей безысходности, когда водкой заливали тоску и безнадежность от того, что, сколько не бейся, все равно никуда не выбьешься, алкоголизм снова вырастал в национальную проблему. С точки зрения биохимии организма, этиловый спирт – один из самых сильных адаптогенов, позволяющих человеческому сознанию смириться с неблагоприятной ситуацией. Так что устранять надо проблему, а не следствие. Изменится обстановка в стране, уменьшится и количество пьющих. Во-вторых – сказки о врожденной лени русского народа также очень сильно преувеличены. Я на месте нашего мужика тоже не стал бы трудиться с полной отдачей, если бы экономические результаты моего труда были бы очень плохо связаны с затраченными усилиями. А о глупости русского мужика я вообще молчу. Либеральных пейсателей, разных властителей дум, меньше читать надо, ваше величество. По-человечески надо относиться к русскому мужику, и он вам вернет все сторицей. И страну после разрухи отстроит, и самого страшного в истории России врага победит, и снова отстроит страну из разрухи, скует на заводах самое страшное в истории оружие, запустит в космос на околоземную орбиту первый в мире спутник и первого в мире человека. Уж мы-то знаем, история двадцатого века показала, чего стоит русский народ и на что он способен, когда это жизненно необходимо. Особенно разительная разница с нынешней ситуацией, когда Россия себе даже биноклей и оптических дальномеров поделать не может, две трети флота заказываются за границей, а построенные отечественные корабли обладают таким количеством недостатков. Что их строителей надо сразу брать за цугундер и тащить в Тайную Канцелярию – к дыбе, кнутам и батогам, а потом на каторгу, куда-нибудь на Сахалин, рыть туннель под Татарским проливом.

– Страшный вы человек, Михаил Васильевич, а ваш начальник Павел Павлович Одинцов, о котором я премного наслышана, наверное, еще страшнее… – покачала головой Мария Федоровна. – В то же время есть в вашей убежденности о всесилии русского мужика какая-то святая истинная правда. Мой Сашка, царствие ему небесное, был точно такой же. Вы бы с ним, наверное, сошлись бы…