Читать книгу "Момент перелома - Александр Михайловский"

Поздников заметно оживился. Он покашлял, поправил очки, облизнул губы и спросил:

– А… что спрашивала?

– Кто такой, мол, этот симпатичный молодой человек в очках, так похожий на Грибоедова…

– На… Грибоедова? – Губы Позникова расползались в изумленно-счастливой улыбке, похоже, комплимент ему понравился. – Что, в самом деле спрашивала? – с недоверчиво-глуповатым видом спросил он.

– Конечно, что я, врать буду? – ответила я.

Сучка я еще та, оказывается. Надо было давно свести этих двоих! А мне и в голову не приходило. Ну да, я же сама имела на него виды… Что же касается Марии Петровны, она была женщина весьма неординарная, большая оригиналка и человек щедрой души, скрытой за внешней суровостью. Что характерно – совершенно равнодушная к военным (в отличие от своих молодых коллег), она явно предпочитала людей образованных, интеллигентных. Правда, она старше Виктора Никоновича… Но не думаю, что это станет препятствием для романтических отношений, тем более что Мария Петровна как-то заметно помолодела с тех пор, как попала к нам.

Словом, судьбу Виктора Никоновича я, как могла, устроила. Тяжело было прощаться с Джеком Лондоном. Прям до слез! Говоря слова прощанья, я старалась прочувствовать этот момент, запомнить навсегда свои ощущения. За все время, пока мы общались, мы стали очень близкими друзьями. Я до последнего колебалась, рассказать ли ему о его последних днях и смерти, имевших место в НАШЕЙ истории, и все же рассказала. Конечно же, я высказала все версии, известные мне. Он воспринял все это на удивление спокойно – лишь в глазах появился особенный свет и губы сжались плотнее. Минуты три он стоял задумчивый, а потом горячо поблагодарил меня и пообещал, что в ЭТОЙ истории постарается не допустить подобного.

– Я намерен прожить сто пятьдесят лет! – с лучезарной улыбкой сообщил он.

– Да, Джек, пожалуйста, постарайся… – ответила я, ощутив слезы на своих глазах. – Тогда ты сможешь написать в четыре раза больше!

Он сказал, что по окончанию этой войны он собирается вернуться домой, для того чтобы рассказать простым американцам о том, как это было. Но время от времени он будет приезжать в Россию. Он сказал, что те события, участником которых он стал, перевернули все его мировоззрение. Впрочем, мы не стали в это углубляться. Ведь обо всем этом я когда-нибудь смогу прочитать… Он пообещал, что напишет мне письмо.

Итак, скоро я отправляюсь в неблизкий путь, и, наверное, мне уже не суждено вернуться на острова Эллиота. Что ж – теперь я не боюсь перемен. Перемены, как оказалось, действуют благотворно, когда их принимаешь с открытым сердцем. У меня захватывает дух, когда я думаю о том, что ждет меня впереди – там, в Санкт-Петербурге, где сломленный внезапной кончиной беременной супруги император готов уступить трон тому, кто лучше справится с обязанностями самодержца. Интересно, какой он в жизни, этот Николай Второй? Вот поеду и узнаю… Ну могла ли я когда-нибудь помыслить, что буду на короткой ноге с самим Императором Всероссийским?! Ну а, кроме того, мне предстоит много и тяжело работать, чтобы сделать былью для российского народа не одну и не две сказки.

Двенадцать дней в поезде – и то, если нашей команде выделят литерный. Скорый курьерский расстояние между Порт-Артуром и Петербургом преодолевает за шестнадцать дней, а обычный поезд, останавливающийся на каждой станции, полз бы, наверное, месяц. Одним словом – с ума сойти! Давно я не каталась в поездах – да, пожалуй, со времен моего детства, все больше предпочитая самолеты. Но тут самолеты – это только «этажерка» братьев Райт, а уэллсовскую «Войну в воздухе» невозможно читать без громкого жизнерадостного ржания. Теперь мне хотелось оживить в памяти те старые ощущения неспешного путешествия. Я воображала, как буду смотреть в окно на пробегающие пейзажи необъятной России, которую мне предстоит проехать всю по диагонали, мысленно готовя себя к предстоящим в Петербурге трудам и заботам. Я представляла, как буду выходить на станциях, вдыхая воздух с ароматами столетней давности и покупать у теток, торгующих на привокзальных базарчиках, разные деликатесы этого времени, и они будут обращаться ко мне «мадам», или, если захотят польстить, «барышня». Таким образом, нудное и тягостное путешествие «отсюда туда» должно превратиться в увлекательный железнодорожный туристический круиз, и в Петербург я приеду не уставшая, а бодрая и полная сил. Велика Россия, и в ней есть на что посмотреть…

31 марта 1904 года, около 15:00. Царское Село, Александровский дворец, одна из гостинных.

капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич.

Вот уже второй день император Николай Второй, как сомнамбула, бормоча молитвы, бесцельно бродит по Александровскому дворцу Царского села. И я вынужденно таскаюсь за ним подобно тени, потому что он никак не хочет меня отпускать. Говорит, что мое присутствие его успокаивает. Можно подумать, что царь помешался, но это у него просто шок от потери близкого человека. Сейчас ему тяжело вдвойне, потому что друг детства Великий Князь Александр Михайлович, младший брат Михаил и сестра Ольга (то есть те люди, у которых он мог найти простое человеческое участие) находятся от него очень далеко и не могут ему ничем помочь. И поэтому он ищет поддержки у меня, так как я так же вижу в нем не сакральную фигуру государя-императора, а обычного страдающего человека, готового с воем лезть на стену от боли утраты.

Ага, скажете вы, богатые тоже плачут. Знакомая кинокомедия про индейцев. Я бы тоже мог презрительно кривить губы по этому поводу, если бы не понимал, что он конкретных душевных движений этого человека сейчас могут зависеть судьбы России и мира. Так уж он, этот мир устроен, что зависит от настроения немногих. Правда, тот, кто думает, что миру будет лучше под коллективным управлением, тоже жестоко ошибается. Массовое помешательство всех сверху донизу, индуцированное специально ангажированной прессой – дело куда более тяжкое. Когда нет ни одного доказательства, но благодаря массированной пропаганде все знают, что «русские сбили боинг», «русские вмешались в американские выборы», «русские отравили…», ну скажем «Литвиненко». И так далее… Нет, с одной больной головой дело иметь все-таки проще, особенно если она не больная, а скажем так, временно приболевшая. Сам я ни разу не психиатр, а просто хороший психолог, каким должен быть любой дипломат, но мне кажется, что вместе с чувством утраты Николай чувствует даже какое-то облегчение в душе.

Дело, наверное, в том, что всю их совместную жизнь, или даже чуть больше, Александра Федоровна или пыталась, или прямо управляла своим супругом; и он, человек и без того с не слишком развитой волей, совершенно разучился принимать самостоятельные решения и отстаивать выработанное мнение. Опять же я вижу, что Николаем манипулировали все, кому не лень, но первым и самым главным манипулятором была именно его супруга, кукующая ему в уши и днем и ночью. Даже умирая, она продолжала манипулировать супругом и сейчас, когда это давление на него вдруг исчезло, Николай испытывал ощущения, схожие c ломкой наркомана, отлученного от любимой дозы.

Кстати, в связи с безвременной кончиной нелюбимой невестки еще вчера вечером в Царское Село прискакала вдовствующая императрица Мария Федоровна. По всему ее виду было видно, что Ники, то есть Николай, есть самое большое материнское огорчение в ее жизни. Царем, как планировалось, он, конечно, стал, но совсем не таким, каким ей хотелось бы. Бросив взгляд на своего безвольного, как зомби, сына, Мария Федоровна только глубоко вздохнула. Не знаю, наверное, уже были прецеденты такого поведения ее старшего сына. История не донесла до нас таких подробностей.