Читать книгу "Рок семьи Романовых. "Мы не хотим и не можем бежать..." - Хелен Раппапорт"

В то время как Министерство иностранных дел предпринимало все усилия, чтобы окончательно удостовериться в гибели Николая, британским официальным лицам пришлось зашевелиться, решая, как на официальном уровне продемонстрировать свое отношение к его кончине. При дворе его величества состоялись довольно циничные дебаты относительно протокола, который должен соблюсти король, выражая скорбь по своему кузену. В меморандуме для внутреннего пользования лорд Стэмфордхэм перебирал прецеденты, которые необходимо учесть:

«A. На похоронах бывшего Императора Наполеона III в 1873 году Королева Виктория была представлена, ни одни член королевской семьи не участвовал, хотя Принц Уэльский присутствовал во время публичного прощания c покойным, проходившем в Чизлхёрсте. Траур при дворе длился десять дней.

B. После убийства Короля Португалии Карла Король Эдуард VIII посетил поминальную мессу, отслуженную в Лондоне, а траур при дворе длился четыре недели.

В случае A между Монархом и покойным не было родственной связи, а в случае B имелась отдаленная родственная связь.

В данном случае Король приходится усопшему двоюродным братом»43.

Хотя Николай и приходился Георгу двоюродным братом, и несмотря на обстоятельства, при которых он был убит, британскую бюрократию больше заботила реакция публики. «Любое внимание, проявленное Королем к гибели Императора, может вызвать со стороны небольшого меньшинства критические замечания о том, что Его Величество симпатизировал царизму и его реакционному правительству», – рассуждал Стэмфордхэм. С другой стороны, Николай был «верным союзником и другом нашей страны» и «какое-либо выражение неуважения к его памяти будет встречено отрицательно». Как раз сегодня, отметил Стэмфордхэм, он присутствовал на званом обеде у лорда мэра и сидел рядом с лордом Бернхемом.

«Он не стеснялся в выражениях, осуждая отсутствие сострадания, проявленное в этой трагической ситуации как прессой, так и общественным мнением, и очень ясно заявил, что, по его мнению, было бы большой ошибкой, если бы после смерти Императора Король не стал соблюдать обычных норм протокола»44.

Разумеется, была запланирована поминальная заупокойная служба, организацией которой занимался царский посол в Лондоне Константин Набоков вместе с великой княгиней Марией Георгиевной[52]. Служба должна была состояться через неделю. Стэмфордхэм полагал, что Георг V не будет на ней присутствовать, но «пришлет своего представителя». «Не лучше ли отложить ее, – спросил он, – до момента, когда правительство сможет официально заявить, что бывший Император мертв»? Он считал, что король должен предложить отложить поминальную заупокойную службу, «чтобы Его Величество мог продолжать вести себя так, будто он не верит этой вести»45. Позднее в тот же день Артур Бальфур добавил кое-что и от себя в своем конфиденциальном письме Стэмфордхэму. Премьер-министр Дэвид Ллойд-Джордж, написал он,

«прекрасно понимает, что в адрес Короля могут последовать определенные негативные комментарии и критика, если он будет представлен на поминальной службе, а затем прикажет двору соблюдать траур по покойному Царю.

Но он ясно дал понять, что, принимая во внимание близкие отношения между двумя Монархами и то, что Император всегда был верен Антанте и всегда очень дружески относился к Королю, никакая критика не должна помешать Его Величеству проявить естественного в таких случаях отношения к памяти Императора, то есть такого же, какое было бы проявлено к памяти любого другого дружественного Монарха.

Трагические обстоятельства его гибели, вероятно, сделают такое поведение более созвучным с естественными добрыми чувствами, что вряд ли было бы возможным в иных обстоятельствах»46.

После еще одного дня колебаний – необходимого для того, чтобы увериться в гибели хотя бы самого царя – 25 июля в рубрике «Протокольные мероприятия двора» в Times было объявлено:

«Король повелевает двору носить траур четыре недели, начиная с 24 июля, по Его покойному Императорскому Величеству Николаю II, двоюродному брату Его Величества. В среду 14 августа двор перейдет на ношение одежды второго периода траура, а в среду 21 августа снимет траур»47.

26-го из дворца Марселисборг, летней резиденции датской королевской семьи, король Христиан отдал такое же повеление, на следующий день король Испании поступил так же.

Каково бы ни было мнение их правительства, король Георг и королева Мария были полны решимости лично присутствовать на поминальной заупокойной службе по царю. Она состоялась на следующий день после того, как такая же служба прошла в русской православной церкви на улице Дарю в Париже. (Такие же службы пройдут в Риме, Стокгольме, Осло и Гааге – хотя на последней будут присутствовать лишь представители королевы Нидерландов и королевы-матери). На панихиде, отслуженной в церкви при российском посольстве в Лондоне на Уэлбек-стрит в районе Мэрилебон – тогда в Лондоне это была единственная русская православная церковь – присутствовали король Георг, королева Мария и королева-мать вместе со многими живущими в Лондоне русскими эмигрантами. От британского правительства не присутствовал никто. «Почему вас там не было? – поинтересовался Стэмфордхэм. – Вряд ли вы опасались оскорбить большевиков?!» Оказалось, что так получилось «из уважения к парламентским выборам, объявление которых совпало по времени с объявлением о поминальной службе»48.

Одетые в черные траурные одежды, прихожане русской православной церкви внимали скорбным и торжественным заупокойным молитвам священника и певчих. «Их великолепные глубокие голоса разрывали тишину», – вспоминала баронесса де Стёкль, фрейлина великой княгини Марии Георгиевны. Молитвы, доносившиеся с хоров в ответ на слова священника, брали за душу с необычайной силой.

«Красота литургии слишком сильно подействовала на преданных монархии русских, которые пришли, чтобы отдать последний долг своему любимому императору и всему тому, что он собой олицетворял. Они рыдали. Мы пытались не давать воли своим чувствам, но вскоре уже не смогли сдерживаться»49.

Мерил Бьюкенен была там же вместе со своим отцом, сэром Джорджем, и потом вспоминала: «тот же голубоватый дымок от ладана, то же золотое сияние свечей», которые она видела на заупокойных службах в России. Искренний эмоциональный отклик, свидетелями которого стали в тот день Бьюкенены и баронесса де Стёкль, был вызван не только прощанием с Николаем. Это было отражение глубокого чувства утраты, чувства, что это «конец всего». Прежней России, которую столь многие из присутствующих знали и любили и из которой были вынуждены бежать, больше не было. «Вместе с Императором ушло столько всего, что нам было дорого в жизни», – вспоминала де Стёкль, и это чувство передалось также королю Георгу и королеве Марии. «Когда певчие запели молитву Пречистой Деве, прощаясь с отлетевшей душой, по лицу Королевы текли слезы»50.