Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

Заступники Фуке обращались даже к Сегье. Канцлер, тоже известный человек в кругах «благочестивых», в конце ноября 1664 года посетил монастырь визитанток на улице Сент-Антуан, чтобы воздать благодарность за улучшение своего здоровья. Мать-аббатиса распорядилась вынести к нему для поклонения реликварий с мощами Франциска Сальского[884] и воспользовалась этим как возможностью заступиться за Фуке, чьи сестры были близки к ордену. Сегье обещал, что будет судить Фуке как перед Богом, не руководствуясь никакими соображениями, кроме правосудия. Друзья Фуке небезосновательно отнеслись к этой «комедии», как назвала ее мадам де Севинье, скептически [885].

Торопясь закончить процесс до праздников, 17 декабря Сегье собрал палату в восемь утра, чтобы начать голосование. Пюссор, выступавший первым, говорил пять часов, со страстью и убеждением, ошеломившими некоторых слушателей. В итоге оратор отверг тонко детализированные выводы Ормессона и поддержал Сент-Элена. Пообещав аудитории, что ограничится пятью-шестью из главных пунктов обвинения против Фуке, он начал с темного дела о 6 миллионах ливров. Ссылаясь на показания Жанена де Кастий и Мартена Табуре, Пюссор утверждал, что безусловно имела место схема хищения из казны с помощью казначейских расписок. Они были переданы Гурвилю, сообщнику Фуке, в сентябре 1658 года [886]. После обзора доводов защиты он отклонил их все до одного и закончил ответом на один из сильнейших аргументов Фуке. Так, последний риторически вопрошал: если он планировал хищение, то почему так и не предъявил расписки к уплате? Потому что, отвечал Пюссор, король поручил Кольберу следить за казначейскими записями, что и сделало план невыполнимым. Пюссор также отметил, что по этому пункту обвинения Фуке не может ссылаться на якобы изъятые из своих папок приказы или указания Мазарини (потому что кардинал, конечно, не одобрил бы хищения). Одним словом, обвинение следует считать доказанным [887].

Затем Пюссор рассмотрел утверждение обвиняемого, что многие из его транзакций с участием казны были возвратами средств, которые он давал государству в долг. Вопреки закону клерки Фуке принимали и выплачивали деньги, смешивая королевские финансы с его личными. Поэтому как доказать, что крупные суммы, которые Фуке якобы одалживал казне, – 900 000 ливров при осаде Валансьена или 3,8 миллиона ливров в другом случае, – действительно принадлежали ему? Возможно, он одалживал королю его же собственные деньги [888]. Откуда они брались у казны? Согласно записям, в 1656–1659 годах в казну поступало как минимум от 8 до 10 миллионов ливров ежегодно как доход от продажи королевских прав. Это и были деньги, подчеркнул Пюссор, которые Фуке «одалживал» государству [889].

Далее Пюссор обратился к незаконным пансионам, которые Фуке сам себе назначил, начиная со 140 000 ливров с откупа на сбор акцизов. Здесь, отметил он, улики имеются только косвенные, но достаточно убедительные, чтобы считать вину доказанной: участие одного из клерков Фуке, Леспена, который занимался его личными финансами, говорит само за себя [890].

Про пансион в 120 000 ливров Фуке утверждает, что он предназначался Мазарини. Но учреждающий его приказ с пустой строкой вместо имени получателя обнаружен в Сен-Манде, среди бумаг Фуке, и он признает, что получал на его основании деньги. О чем еще тут можно говорить? Довод Фуке, что эти деньги были получены в уплату долга и с разрешения Мазарини, реального получателя пансиона, Пюссор отклонил, придя к выводу, что обвинение доказано [891].

Что касается пунктов, связанных с пансионами с пошлины convoi de Bordeaux, городского ввозного налога и некоторых других, Пюссор уверял, что косвенные доказательства убедительно подтверждают, что Фуке или был их непосредственным бенефициаром, или действовал через своих сообщников. Здесь он привел имена Гурвиля и мадам дю Плесси-Бельер [892].

Однако самые сильные выражения Пюссор приберег для «государственного преступления» – плана из Сен-Манде. Он разобрал перед слушателями все детали плана и роли, которые Фуке отвел своим агентам и доверенным лицам. Фуке утверждал, что это просто «дурная мысль», направленная против Мазарини. Но Пюссор, подобно обвинению и Сент-Элену, видел в ней зарождение заговора, которому помешал только арест суперинтенданта. Он отверг довод о том, что Фуке купил и укреплял Бель-Иль с согласия кардинала. Возможно, Мазарини знал о покупке, но не мог ничего поделать с нею, пока не добился мира с Испанией [893]. Он подчеркнул исключительный размах строительства укреплений в Бель-Иле – самых мощных в королевстве [894]. Двойная должность Фуке – в качестве procureur général и суперинтенданта финансов – делала его доверенным лицом короля. Однако он злоупотребил своим положением, чтобы на королевские деньги вынашивать свой злой умысел. Воплощение заговора могло стать «гибелью для страны» [895]. Если верить мадам де Севинье, Пюссор оказался столь бездарен, что сравнил заговор Фуке с заговором коннетабля де Бурбона, злоумышлявшего против Франциска I в прошлом веке[896]. При Бурбонах на троне ссылаться на это событие – едва ли было мудро [897].