Читать книгу "Тайна крови - Екатерина Романова"

Он вскинул брови, явно не понимая, что я имела в виду! Только под тяжелым взглядом, когда в бедро упирается кое-что твердое, сложно объяснять свои мысли.

— Значит, ты думаешь, я заставил тебя быть со мной?

— Не думаю — уверена. Не сама же я…

— Развернись и прогнись. Приказ великородного, — слова холодно хлестнули по моей воле.

Тело безропотно повиновалось, а в голову хлынул гнев. Руки тут же уперлись в стеклянную стенку душевой кабинки, я прогнулась в спине, на которую падали обжигающие водные струи, а моих ягодиц коснулась ладонь фетроя. Мягко погладила, нарочито касаясь горячих складочек. Внизу живота моментально разлился жар. Требовательный, обжигающий. Сейчас мое тело знало, что могут подарить прикосновения Хартмана и требовало этого с утроенной силой. Я вильнула бедрами, подаваясь навстречу.

— Знаешь, в чем суть приказа, Флер? — мне уже было все равно, я плавилась под его прикосновениями и ласками. — Я могу заставить твое тело делать то, что оно не хочет. Могу заставить тебя молчать или замереть. Но я не могу заставить тебя чувствовать. Особенно то, что я хочу, чтобы ты чувствовала…

Не знаю, что хочет он, но то, что чувствовала я от его прикосновений, было восхитительно!

Твоего аркха за ногу!

Он мне вообще ничего не приказывал ночью! Все началось не с приказа, а с просьбы показать ему то, что я нафантазировала в своей голове. Показать ему. Самой, Карл!

— Харви, я…

Хотела повернуться и извиниться, но мне не дали этого сделать. Он молча потянул меня на себя, чтобы продолжить то, что начал: тщательно вымыл мои волосы и промыл под водой, пропуская между пальцами. Бережно, осторожно, ласково. Внутри разливалось необъяснимое тепло и стыд за то, что я обидела его дурным предположением. Опять! А еще требовательно ныло раздразненное желание. Вот кто так делает? Шутка «наш девиз непобедим — возбудим и не дадим» перестала быть смешной. Мне следовало извиниться, хотя больше всего хотелось обидеться!

— Прости меня.

— Уже простил. Завтрак готов, можешь идти, если хочешь.

Он сделал акцент на последних словах, слишком многозначительный акцент. И, чтобы показать, что это не приказ и, намекая на…

Таинственно улыбнулась, а затем прошептала:

— Я хочу продолжить то, на чем мы остановились…

Затем развернулась, уперлась ладошками в стекло кабинки и прогнулась в спине. Если он мне откажет, я его просто убью. Вот правда, возьму и утоплю! Решиться на такой эксперимент для меня весьма непросто!

Не отказал. Не пожалела. Как же я теперь понимаю Таххира…

В душе мы задержались, потом задержались снова. Когда переоделись и сели завтракать, еда уже остыла. Вот только это ничуть не испортило настроения. Мы таинственно улыбались и переглядывались, разве что не хихикали, как подростки. Мне было бессовестно, умопомрачительно хорошо, и я запретила себе думать о том, что будет, когда мы выйдем из шара. Он вернется к Зейде, я… в свою жизнь. Но это будет потом. А сейчас пышный омлет с сыром, кофе, блинчики с вареньем и он, не сводящий взгляда. Обжигающего, манящего, возбуждающего. Спрятала глупую улыбку за чашкой с кофе.

Пока кухарка жарила блины, мы молчали, сидя рядом друг с другом, потому что напротив — это слишком далеко. Харви держал меня за руку или дразнил, поглаживая коленку или вязь лигари, я тоже в долгу не осталась.

— Ешь, пожалуйста. Не хочу, чтобы СМИ заявили, будто я стала причиной голодной смерти одного из фетроев.

— Я не умею есть левой рукой. А правая у меня занята более важным делом, — прошептал он, целуя меня в шею, а его рука…

Всхлипнула и резко свела бедра. Мы же не одни!

— Чем-то она не тем у вас занята! — грозно прошептала, косясь на кухарку.

— Мм?

— Не тем, я сказала, — понадобилось немало усилий, чтобы достать руку Хартмана из… эм, в общем, я ее достала и положила на стол. Затем вложила вилку и показала как ею пользоваться на собственном примере. — Очень вкусно, между прочим.

На стол легла тарелка с горячими блинчиками.

— Желаете чего-нибудь еще? — спросила женщина.

И взгляд такой добрый, даже душевный, то на меня, то на Харви. А я-то тут при чем? Я просто погостить пришла, да на кровати поваляться.

— Нет, Берти, спасибо.

Берти. А ведь кухарка другая в прошлый раз была.

Когда панель в стене закрылась, а кухарка свалилась на нижние этажи, я осторожно произнесла:

— А где фета Индира?

— Уволена.

Ну вот, пожалуйста, айсберг в собственном снегу!

— Почему? — я спешно нарезала дымящийся блинчик, понимая, что скорее всего ответ мне не понравится и позавтракать нормально не успею. Макнула в малиновое варенье и с удовольствием положила в рот.

— Думаешь, кто открыл дверь на парковку, чтобы ты могла сбежать в прошлый раз? От меня. Сбежать, — зачем-то повторил таким тоном, что сбежать захотелось с новой силой.

Значит, это фета Индира стала моим спасением? Ведь, если бы та дверь оказалась запертой, как, видимо, и должно было быть, меня бы вернули в сферу. Фет Сайонелл не узнал бы, где я. И моей свободе пришел бы конец. Почему она мне помогла?

— Но она не виновата! Она просто проявила доброту сердца!

— Такая доброта называется предательством, — отчеканил Харви. Так и захотелось отодвинуться подальше, да только кто мне даст?

— А что, если у нее дети?

— Сын, двенадцать лет, — подтвердило Ползучее Великородие, как ни в чем не бывало, приступившее к завтраку.

— И ты так просто об этом говоришь? Выкинул человека на улицу за проявленную доброту и забыл?

В груди неприятно защемило. А ведь со мной он поступит так же. Поиграет, выкинет и забудет. Я уже имела удовольствие лицезреть каменное изваяние, а не человека. Не понравилось. Вот совсем.

— Ты в другом мире, Флер. Да. Она уволена и больше никогда не будет работать в Аклуа Плейз.

— Бездушный чурбан! — вилка звякнула о тарелку.

— То есть анонимное пожертвование, которого хватит на учебу ее сына и обеспечит их, пока она ищет новую работу, мне лучше отозвать? Хорошо, сейчас распоряжусь.

Он с невозмутимым видом взял планшет.

— Не надо! — возмутилась, отбирая гаджет, но заметила, что этот великолепный актер его даже не включил.

— Вопреки твоему мнению, у меня есть сердце, Флер. И чувства тоже. Но также у меня есть обязательства, которыми нельзя пренебрегать.

И тут я поняла, что Харви вовсе не баловень судьбы. Он ее заложник. Жестокость — не врожденная черта мальчиков с полигона, а благоприобретенная. Вот только жестокости в Харви не чувствовалось. Сейчас я смотрела в пепельно-сизые глаза, что дарили мне тепло и видела мальчика. Того самого, что на полигоне отстал от группы. Который не хотел идти по холодным каменным коридорам, пропахшим кровью и потом. Но ему выбора не оставили… Я видела мальчика, растерянного, лишенного любви. Настоящей любви.