Читать книгу "Мгновения жизни - Марика Коббольд"

Джорджи говорит мне, что сегодня ребенок выглядит «кажется, очень хорошо». Я держала Джона на руках всего несколько мгновений назад и не заметила никакого улучшения в его крошечном восковом личике.

— Я люблю тебя, — прошептала я, даже зная, что опоздала. Но я знала и то, что Джорджи пытается приободрить меня, насколько это в его силах, поэтому киваю, улыбаюсь и говорю: да, может быть, он прав и Джону в самом деле сегодня получше. Лиллиан хотела прийти поздороваться, но, когда нянюшка сказала ей, что она может прокатиться на большой тачке, Лиллиан передумала.

— Все в порядке, — успокаиваю я его. — Не все любят маленьких детей так, как ты.

— Но ты и я, мы очень их любим. — Джорджи взбирается на кровать и садится рядом со мной. В следующую минуту он на четвереньках подползает к колыбельке и смотрит через край на малыша. — Если ты пообещаешь выздороветь, я покажу тебе свои игрушки, — обращается он к нему.

— Вот какой ты добрый и славный мальчик, — говорю я.

— Он уставился на меня, но не улыбается. Почему он мне не улыбается?

— Он слишком маленький. Он еще не умеет.

Джорджи тянет меня за рукав.

— Но он уставился. Это невежливо. Ты ведь просто смотришь.

Я перегибаюсь через постель, и мне приходится поднести руку ко рту, чтобы не закричать.

Джефферсон объявился у Грейс одним прекрасным днем в середине зимы. Он стоял на пороге, держа в руках сверкающий портфель из коричневой кожи. Она уставилась на него так, словно он был ожившей фотографией.

— Ты не перепутала числа, а? — поинтересовался он, входя внутрь. — Ты ждала меня?

Она отрицательно покачала головой, потом передумала и кивнула. Она держалась от него на расстоянии, а он не спешил приблизиться.

— С тобой все в порядке? — Он поднял ладонь и послал ей воздушный поцелуй. Вот теперь она сделала шаг к нему и припала к его груди.

Позже, после того как он принял душ и немного перекусил, она постаралась объяснить:

— Ты оставляешь меня, возвращаешься к своей семье, а мне от этого больно, больно по-настоящему, вот здесь. — Она высвободила одну руку и с силой ударила ею в грудь. — В постели я ворочаюсь с боку на бок. Я просыпаюсь в поту от тех дьяволов, которые преследуют меня во сне, сердце колотится как бешеное. Страдает моя работа, потому что, куда бы я ни направила фотоаппарат, везде вижу тебя. Мой мозг занят мыслями не о том, что я делаю, а лишь о том, что мы делали и что будем делать. Я плохой друг, потому что, слушая других, думаю только о тебе. Она безнадежна, эта любовь, она высасывает из меня жизнь.

— Я смотрю, ты действительно имеешь в виду именно то, что говоришь.

— Да, но она того стоит, если ты по-прежнему будешь любить меня, даже когда от меня останется маленький высушенный гномик с болтающейся на шее «Лейкой».

— До тех пор пока эта «Лейка» будет болтаться, я знаю, с тобой все будет в порядке.

— Мне никогда не хотелось использовать эмоциональный шантаж, понятно тебе? Мне просто нужно немножко поплакаться, а ты должен сказать, что понимаешь, как нелегко мне приходится и как ты восхищаешься тем, что я прекрасно с этим справляюсь.

— У тебя получилось выразить это намного лучше, чем я мог надеяться. И не надо меня бить. Нет, любимая, конечно, я понимаю. Но тебе не приходило в голову, что и мне нелегко быть вдали от тебя?

— У тебя все по-другому. У тебя есть дети — вся эта семейная суета.

— А у тебя есть работа, которую ты любишь так, словно это твоя семья, у тебя есть мачеха и много друзей. А теперь, — он легонько поцеловал ее губы, подталкивая к спальне и продолжая разговаривать, — а теперь, как ты думаешь, я могу отвести тебя в постель?

— Ты бесчувственный эгоист, мозг у тебя работает в одном направлении, и ответ будет «да».

Они приехали в Нортбурн в дождь. Джефферсону захотелось посмотреть, куда она направилась, после того как уехала из Кендалла.

— У тебя есть преимущество, — заявил он. — Ты точно знаешь, откуда я родом. Ты даже была знакома с моими родителями.

— Твоим родителям я не понравилась, это нечто совсем другое. — Он открыл было рот, собираясь протестовать, но потом передумал и улыбнулся.

— Хороший мальчик, — похвалила его Грейс, улыбаясь в ответ. — Не пытаешься нести всякий вздор. Собственно говоря, поскольку я не могу познакомить тебя со своими родителями, то представлю тебя миссис Шилд.

Однако миссис Шилд она сказала только, что к ней прибыл в гости друг из США и что они приедут на обед.

— Оставайтесь на ночь, — предложила миссис Шилд, еще до того как попыталась разузнать что-либо о Джефферсоне. Но Грейс сообщила лишь, что они познакомились летом в Кендалле и с тех пор поддерживают отношения.

— Он, случайно, не тот самый мальчик, по которому ты так убивалась?

— Нет-нет, конечно нет. — Грейс многому научилась с тех пор, когда совершенно не умела врать.

— Тот самый, который разубедил тебя поступать в Кембридж.

— Это не он разубедил меня, я сама передумала.

— Ага! Значит, это все-таки был он. — Грейс только вздохнула и отвела телефонную трубку. — Что это, дорогая? Ты куда-то исчезла. Во всяком случае, у него было такое смешное имя, похожее на фамилию. Помню, я в то время еще подумала, что эти американцы, должно быть, очень странные, если глядят на крошечную малютку и говорят: «Ладно, давайте назовем его или ее Андерсон или Гаррисон или Мэдисон… а что касается Божьей Коровки[15]…

— Во всяком случае, его зовут не Божья Коровка, — заверила ее Грейс. — Джефферсон — хороший друг. Я подумала, что тебе, быть может, захочется встретиться с ним, только и всего. Но теперь, кажется, в этом нет смысла, если ты все время будешь задавать вопросы. Он хочет взглянуть на окрестности, так что, если мы сможем остаться на ночь, это было бы здорово. Но рано утром мы тебя оставим. Нам надо вернуться в Лондон.

Была и еще одна причина, почему Грейс не хотелось слишком долго задерживаться у миссис Шилд. Она знала, что не сможет долго находиться в одной комнате с Джефферсоном, чтобы и слепому не стало понятно, что она без ума от него. В его присутствии Грейс была сама не своя. В общем, сейчас она сидела на самом краешке софы в уставленной цветами гостиной маленького коттеджа миссис Шилд, глаза у нее были мечтательные, как у теленка, а улыбка — самодовольная и предвкушающая одновременно. И еще она все время хихикала и разговаривала жеманным голосом. Миссис Шилд отнюдь не была дурочкой. Она постоянно бросала на Грейс многозначительные взгляды.

— С таким же успехом ты могла бы мне семафорить, — прошипела Грейс, когда Джефферсон, извинившись, отправился в ванную.