Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

Я закрыл глаза, перед глазами возник образ Салаи — юного Салаи. И она припала ко мне всем телом. Я даже не представлял, насколько глубока ее страсть и нежность. Пока все шло хорошо — перед моим взором вспыхивали теплые экстатические оттенки, подобные солнечному свету, пронизывающему витражные окна собора. А потом сгустился мрак, и я, ощутив дыхание, жар и тяжесть ее тела, пролепетал какие-то извинения, а она сказала:

— Нет… не извиняйтесь, не извиняйтесь, мой Леонардо, я люблю вас, неужели вы не поняли? О, как я люблю вас, Леонардо…

Она страстно взирала на меня, ее глаза поблескивали в темноте, ее взгляд жаждал сорвать с меня маску, проникнуть в мою душу, постичь ее, овладеть мной — дабы овладеть… — и мне вдруг вспомнилась пустая птичья клетка в моей комнате, ее дверца открыта. Где сейчас та отпущенная на свободу птица?

Доротея еще долго не засыпала, но когда ее сморил сон, я увидел, как пепельные лучи рассвета проникли в щель между занавесями полога. Высвободившись из ее объятий, я тихо соскользнул с кровати и подошел к окну. Внизу на рыночной площади собралась небольшая толпа. Стоявшие кругом люди с явным интересом разглядывали что-то, скрытое от моих глаз.

Я быстро оделся, вышел из комнаты и спустился по дворцовым лестницам. Шагая по рыночной площади, я услышал тихие голоса горожан — на площади, как обычно, собрались лавочники, но никто пока не спешил выкладывать свои товары. На земле белело яйцо, скорлупа его разбилась, и желток растекся. До меня донесся смех, и чей-то голос произнес:

— Рождественский подарочек от герцога.

Подойдя к собравшемуся кружку, я вежливо извинился, попытавшись пробраться к центру. Плечи раздвинулись. Лица повернулись ко мне. Оказавшись в первом ряду, я увидел то, на что смотрели они. Посреди площади на испачканной кровью мостовой лежало тело мужчины, одетого в алый плащ: его руки — в перчатках, но голова отсутствовала. Шея покоилась на плахе, а рядом лежал топор с окровавленным лезвием. Справа от него между камнями мостовой вбили длинную пику и на нее насадили голову казненного мужчины. Я заставил себя взглянуть на нее. Бородатое, обремененное двойным подбородком лицо Рамиро да Лорки уставилось на меня широко открытыми глазами. Вид у него был разъяренный.

32

Чезена, 26 декабря 1502 года

ЧЕЗАРЕ

Оливеротто да Фермо топтался у окна. Он стоял в напряженной позе, не прикоснувшись к вину. При моем появлении он резко обернулся. Испугался, бестия?

Он поцеловал мои ноги, поклонился и шаркнул ножкой. Я впервые видел его после начала мятежа.

Я оценивающе взглянул на него — рыжая шевелюра, остренькие, как у грызуна, зубы. В его глазах — страх и отвращение. Я знал его ребенком. Он ненавидел меня тогда, ненавидит и сейчас. Но скрывает это, поскольку чертовски напуган.

Оливеротто, должно быть, вытянул короткую соломинку. Сюда, в логово льва, его послали Вителлодзо и Паоло. Желая узнать, не сожру ли я их посланника. Выяснить, стоит ли верить моему прощению.

Я с улыбкой раскрыл ему объятия. Встал рядом с ним у окна, и мы оба выглянули на площадь. Там, внизу, алел труп Рамиро. Подсохшая кровь поблескивала на зимнем солнце.

Это дополнительная причина для его страхов. Оливеротто вступил в сговор с Рамиро. Он боялся, что я узнал об их тайных планах, и теперь его черед потерять голову.

— Вы слышали, что он сделал? — небрежно спросил я.

— Нет, мой господин.

— Он оскорбил мою сестру.

— И это всё? — со вздохом уточняет он.

— Что вы имеете в виду, спрашивая «и это всё»? Имеет ли право жить тот, кто оскорбил мою сестру?

— Простите, мой господин. Я не имел в виду ничего плохого. Мне…

— Успокойтесь, Оливеротто, — ободряюще произнес я, хлопнув его по спине. — Я знаю, что вы никогда не выказывали неуважения донне Лукреции. Ладно… расскажите-ка мне, как идут дела в Урбино?

Он доложил обстановку — как и положено хорошему командиру. Потом вручил мне послание от Вителлодзо и Орсини. В нем было написано следующее: «Если вы намерены воевать с Тосканой, то дайте нам знать, мы готовы присоединиться к вам. Если же у вас иные планы, то мы готовы — от вашего имени — осадить Сенигаллию…»

— Я не намерен воевать с Тосканой, — ответил я. — К Флоренции я настроен миролюбиво. Но Сенигаллия… м-да. Я буду весьма доволен, если вы захватите этот город.

Сенигаллия настроена ко мне враждебно. Там заправляет семейство Делла Ровере. В любом случае я сам намеревался завладеть этой твердыней, но так даже лучше. Просто отлично.

Оливеротто дал смелые обещания. Поклялся в вечной преданности. Оливеротто опять припал к моим ногам. Оливеротто удалился.

Я вызвал Агапито и Микелотто. И сообщил им место переброски наших войск. Сообщил, что мы выступаем сегодня.

Сольяно-аль-Рубиконе, 27 декабря 1502 года

НИККОЛО

Моя домовладелица расплакалась, когда я сообщил ей о своем отъезде. Дав волю слезам, она обняла меня и увлекла в свою спальню для прощального совокупления. Мне удалось выйти оттуда очень нескоро и пришлось скакать во всю прыть, чтобы догнать войска, выступившие в поход вчера вечером. Впрочем, войск осталось не так уж много; казалось даже, как ни странно, что герцог попросту путешествует со своими личными гвардейцами. Непонятно, куда могли подеваться остальные отряды?

Наконец днем я догнал их — они сделали привал у деревни Сольяно. Леонардо руководил наведением переносного моста, конструкцию которого придумал в Имоле. Приблизившись, я приветствовал его. Он выглядел несколько отчужденным. Я спросил, не видел ли он донну Доротею, и он отрицательно покачал головой. Потом ко мне подъехал герцог. Улыбнувшись, он спросил, не известно ли мне название реки, которую нам предстоит пересечь.

— Нет, мой господин.

— Она называется Рубикон, Никколо. И я собираюсь пересечь Рубикон.

Я мог бы заметить ему, что на самом деле это не та река, которую пересек Цезарь пятнадцать столетий тому назад, и что даже если бы она была той же самой, то действие герцога не имело бы того решающего значения, поскольку по этому руслу сейчас не проходит ни одна граница.

Но, вероятно, все это он знает и не считает существенным. А если не знает… что ж, в данном случае лично мне не хочется играть роль его осведомителя.

Пезаро, 28 декабря 1502 года

ДОРОТЕЯ

Я самый счастливый и самый грустный человек на земле. Наша с Леонардо рождественская ночь наполнила меня надеждами и желаниями, и она останется со мной навеки. Но, проснувшись утром, я обнаружила, что он ушел… и с тех пор мы не виделись. Может, герцог арестовал его?

Рождественским утром, когда я еще только проснулась, ко мне в комнату зашли гвардейцы. Они сообщили, что надо быстро одеваться и паковать вещи. Потом меня отвели в камеру замковой башни, где через верхнее узкое оконце я увидела, как потемнели светлые небеса. В тот вечер я ожидала звука поворачивающегося в замке ключа: знака того, что меня поведут на казнь или (что ужаснее всего) в пыточную камеру. Но ночь прошла тихо, а утром меня отвели в экипаж с наглухо закрытыми окнами.