Читать книгу "Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк"

Рамиро пролепетал какой-то бред. Рамиро закричал. Рамиро заплакал. Рамиро начал молиться.

Летели мгновения. Минуты.

— Молчать, — приказал я.

Рамиро захлопнул рот. Рамиро всхлипнул и зарыдал. Из его носа заструились кровавые сопли.

— Я сказал — МОЛЧАТЬ! Мне пора идти на празднество. Вы попусту тратите мое время. Говорите немедленно, что вы сказали донне Лукреции, или Микелотто выбьет вам все зубы, чтобы вы перестали кусать ваш поганый язык.

Рамиро признался.

— Отлично, — сказал я и подал знак Микелотто.

Тот взял клещи и направился к нашему предателю.

ДОРОТЕЯ

Проклятье! Мой хитроумный план по привлечению мужского внимания в бальном зале испортили полуобнаженные римские куртизанки Чезаре. Но тем не менее все прошло не так уж плохо. Я подметила вспышку былого вожделения в глазах Никколо, когда мы встретились, и породила длинную очередь мужчин, жаждущих со мной потанцевать. Увы, мне толком не удалось понять выражение лица Леонардо. Он выглядел каким-то… встревоженным?

Между танцами я выпила вина, но не слишком много. В легкой, шутливой манере кокетничала с Никколо и с милой улыбкой болтала с Леонардо, нежно касаясь его руки. Но всякий раз меня прерывал голос кавалера, умолявшего осчастливить его следующим танцем, и я пожимала плечами, глядя на Леонардо и всем своим видом говоря: «Ну что тут поделаешь?» А сам Леонардо так пока и не пригласил меня танцевать. Он просто стоял в уголке, беседуя с Никколо. Неужели он оробел? Может, мне самой пригласить его? Или предложить ему выпить еще вина?

По окончании очередного танца я опять направилась к моим друзьям. Никколо — уже в стельку пьяный, могу сказать — схватил три кубка с подноса проходящего слуги. Я предложила тост за празднества, и мы все залпом выпили до дна. Три новых кубка — и теперь Никколо провозгласил тост: за прекрасный пол. Мы вновь осушили бокалы. Настал черед Леонардо. Он предложил тост за меня. Никколо восторженно поддержал его. Я слегка покраснела; мы все уже изрядно опьянели. Леонардо неотрывно смотрел на меня; наши взгляды скрестились. Началась новая мелодия; я взяла его за руки и игриво спросила:

— Не хотите ли вы пригласить меня на танец?

ЧЕЗАРЕ

На полу — пара испорченных перчаток. На полу — член и три моляра. На полу — дерьмо и моча, сопли и рвота. И кровь — повсюду кровь.

Рамиро перестал кричать. Издавал лишь тихие стоны — подвывал, словно ветер в каминной трубе. Его глаза помутнели. Он весь перенесся в царство боли.

— Может, нам уже следует просто выбросить его на площадь? — спросил я Микелотто. — Пусть о нем позаботятся горожане Чезены…

Рамиро судорожно дернулся.

— Нет… — прошелестел он, разомкнув окровавленные, запекшиеся губы. — Не-е надо… умоляю.

— Но ведь вас так полюбили здесь, Рамиро. Уверен, вы не думаете, что вам могут причинить вред?

— Пожалуйста… нет.

— Ах, возможно, вы думаете, что они помнят, как вы заживо сожгли ребенка? Вы наступили ему на голову, чтобы он перестал дергаться. Вспомнили? Вспомнили, как вы заставили мать ребенка смотреть на его сожжение?

Глаза Рамиро закрылись. Он затряс головой:

— По вашему… приказу.

— А я так не думаю, Рамиро. Неужели я когда-нибудь велел вам сжигать детей?

— Вы сказали мне… любыми средствами… если необходимо…

— Да… верно. Тогда вы имели право. Признаю. Но нынче пользу мне может принести только ваша смерть. Хотите, я убью вас сейчас, Рамиро? Покончить с вашими страданиями?

Безмолвная пауза. Судорожное рыдание.

— Да, — вдруг произнес он с неожиданной решимостью.

— Отлично. Мы избавим вас от боли. Вы лишь должны сделать нам последние признания. Те, что вы еще скрываете.

Молчание. Хриплое, булькающее кровью дыхание. Тихий завывающий стон.

— Черт с ним, Микелотто, отпустим его. И выбросим на площадь.

— НЕТ! Умоляю… я все… расскажу.

— Я слушаю.

И он выдал мне план Вителлодзо. Меткий лучник. Проявление дружбы — неожиданное убийство.

— Ладно, — сказал я. — Микелотто, у вас есть время до рассвета. Посмотрим, удастся ли вытянуть из него еще хоть что-нибудь. Я вернусь с рассветом.

ДОРОТЕЯ

Мы сплясали три быстрых танца и поболтали, решив немного передохнуть. На лице Леонардо прочно обосновалась улыбка, он уже беспечно веселился; мне не запомнилось, о чем именно мы потом разговаривали. Зато запомнились движения его рук, сопровождавшие его речи жесты, наша близость, когда я склонялась к нему, чтобы лучше расслышать его слова, и пальцы его руки, иногда, как бы случайно, касавшиеся моей груди.

В какой-то момент я заметила, как Никколо отплясывал с куртизанкой: оба они пьяно раскачивались и наступали друг другу на ноги. Мы с Леонардо переглянулись и расхохотались. А немного позже я увидела входящего в зал Чезаре. Или, вернее, сначала я почувствовала, как внезапно напряглись под моими руками плечи Леонардо.

— Успокойтесь… — прошептала я ему на ухо, — герцог потерял ко мне интерес.

А еще позднее я увидела, как Чезаре целовался с молодой чезенской дворянкой, а ее супруг молча наблюдал за ними издалека. Я показала эту сцену Леонардо, и он кивнул. На его лице появилось необычно расслабленное выражение, а дыхание стало затрудненным. Но вскоре заиграли медленную мелодию, и мы исполнили этот танец в более интимной манере. И тогда я поняла, чем завершится эта ночь.

ЛЕОНАРДО

Воздух в ее комнате был насыщен теплой сладостью, в камине пылали кедровые поленья. Я услышал, как за моей спиной щелкнул дверной замок, и прикрыл глаза. Сегодня мы выпили слишком много вина. Доротея дорога мне, и я ревниво наблюдал за ее танцами с другими мужчинами, однако не собирался вводить ее в заблуждение. У меня вдруг возникло ощущение, будто я стремительно бегу с холма — мне хотелось остановиться, вернуться к себе, но было слишком поздно.

Лишь знания порождают в людях и любовь, и ненависть.

Но она прервала мои размышления, обняв меня, ее поцелуи ласкали мою шею; потом, расстегнув рубашку, она начала целовать мне грудь, обдавая горячим дыханием; ее зубы, покусывая, щекотали мой живот.

И они будут возбужденно искать те прекраснейшие явления…

Она выскользнула из платья и увлекла меня за полог ее ложа. Там, в темной духоте, я почувствовал себя котом в мешке. Она встала на колени и, словно оседлав мои бедра, начала склоняться вперед, ее груди прижались к моей груди, а язык оказался у меня во рту…

Дабы овладеть ими и извлечь их самые низменные стороны.