Читать книгу "Бегство от волшебника - Айрис Мердок"

Сидя на подоконнике, Нина раскачивалась туда-сюда в ритме своей нескончаемой песни. Голос ее становился звонче, а ритм быстрее. Казалось, звук исходит не из губ, а из головы. Колыхаясь из стороны в сторону, словно укачивая ребенка, как бы пытаясь заглушить боль, она глядела на комнату, на колоннаду одежд, перешептывающихся сейчас под дуновением веющего от окна ласкового ветерка. И там, на другой стороне, увидела распятие. О нем она забыла. Как глупо, подумала она. Но теперь это уже неважно. Глядя на распятие, она впервые в жизни восприняла его как изображение человека, подвешенного мучителями за руки. Как странно, что раньше мне это не приходило в голову, снова подумала она. Будь он простым смертным, как бы он страдал! Но он знал, что рай существует, и говорил об этом раскаявшемуся разбойнику. Бессмысленный мрак смерти не существовал для него. И тут ее мысль сделала поворот: если не существовал для него, значит не существует и для меня. А если существует для нее, то и для него. Мрак смятения поднялся в ней. На мгновение она ощутила на себе тяжкий груз Божьей воли. Нестерпимо тяжкий. Она допела свою песню. Подобрала ноги под себя и для начала высунула наружу голову.

27

Поезд едет прямо по морю! Во всяком случае о чем-то таком мечтала Роза, сидя у окошка купе, — чтобы прохладная морская вода залила вагон, поднялась до самых колен. Чернота тоннеля осталась позади, и теперь между темнеющими вдали колоннами мелькало Средиземное море, ярко-синее, усыпанное искорками света. День давно перевалил за полдень, и жара стояла невыносимая. От долгого путешествия, от взятого на себя груза ответственности, от всего этого Роза чувствовала невероятную усталость. Характерный вагонный дух и жара окутывали ее, как саваном. Пошевелить рукой, передвинуть ногу — и то было трудно. Она посмотрела на часы. До станции еще полчаса. Поезд ворвался в очередной тоннель. Роза закрыла глаза. Если в аду и есть какое-нибудь развлечение, то оно должно быть именно таким: открывать и закрывать глаза.

После визита миссис Уингфилд Роза вдруг осознала: надо действовать. Приводя все доводы и контрдоводы относительно поведения Миши, она в какой-то миг окончательно лишилась равновесия и теперь уже точно знала: в последнюю встречу Миша вел себя так странно именно с целью вызывать в ней эту лихорадку. Итак, она поставила диагноз… но болезнь осталась. Надо встретиться с Питером Сейуардом, вдруг решила она. Но на пути к его дому ей, как нарочно, через каждые два шага попадались на глаза телефонные будки. Раньше она не замечала, что их на улице так много! Одна за другой они вырастали перед ней, как обелиски, обозначающие путь к храму; и в каждой ей виделось изображение Миши Фокса. Роза по пути распахивала двери и всматривалась в черные аппараты. В каждом из них хранился голос Миши Фокса. И вот, наконец, последняя будка, перед домом Питера. В эту будку она вошла и набрала номер Миши Фокса.

Звонить Мише всегда было сопряжено со сложностями. Прежде чем на том конце провода раздавался голос Миши, надо было переговорить с дюжиной каких-то незнакомых людей; и всегда оставалось подозрение, что все эти лица и дальше продолжают держать трубки, слушая каждое слово, естественно, цо распоряжению самого Миши. И никогда не удавалось определить, кому же из окружающих Мишу людей принадлежат эти голоса. Они были анонимны, допрашивали звонящего, извлекали нужные сведения и зачастую в итоге оставляли ни с чем. Вот и сейчас Роза сняла трубку, почти ни на что не надеясь. Она набирала номер только для того, чтобы хоть что-то сделать, совершить хоть какой-то поступок в реальном мире, чтобы хоть на миг выйти из заколдованного царства мыслей и призраков. Она подняла трубку так, как поднимают в церкви свечу, без веры, а лишь покоряясь требованиям ритуала.

Отозвался женский голос и попросил обождать. Потом раздался мужской голос, спросил имя и по какому делу. Роза назвала себя и попросила к телефону Мишу. Последовало долгое молчание. Потом она услышала голос Кальвина Блика. Он говорил дружески, сочувственно. Увы, Миши нет в Лондоне… какое-то время пробудет на своей вилле в Италии. Знаете ли вы адрес? Да вот он, под рукой; записывайте. Миша очень сожалел, что не смог с вами перед отъездом встретиться, очень сожалел. Так у вас есть чем записать? Прекрасно, прекрасно. Не дослушав, Роза повесила трубку. Теперь все ясно.

Она подошла к дверям дома Питера Сейуарда. А так ли все ясно? — пронеслось у нее в голове. Она поглядела на дверь, потом повернулась и бегом направилась домой. Не мертвый ритуал, а живое действие — вот чего она все яростней жаждала! Она позвонила мисс Фой и спросила ее, не согласится ли та присмотреть за Хантером. После чего на такси помчалась к вокзалу Виктории.

Когда поезд выезжал из Неаполя, Розе подумалось, что, возможно, не надо было оставлять Хантера. Но эти сомнения сменились уверенностью, что сейчас она делает то, что будет очень полезно именно для Хантера; и в самой глубине души какой-то голос нашептывал ей, что то, что сейчас заставляло ее двигаться почти вслепую вперед и вперед, исходило не только от ее воли, но и от воли Хантера. О том, что будет дальше, она не думала вообще. На Мишиной вилле она никогда прежде не бывала и не встречала никого, кто там бывал, но различные истории об этом поместье слышала. Адрес почему-то навсегда отложился у нее в памяти, так что Кальвин мог и не стараться. Теперь ей казалось, что эта мысль была с ней всегда: вилла Миши Фокса — то место, куда она непременно когда-нибудь приедет.

Скорость поезда изменилась; и чем тише ехал он, тем сильнее билось Розино сердце. Она не предупредила

Мишу о своем прибытии. Как она доберется до виллы и что ее там ждет? Трудно даже представить. А может, подумала она, прибыв на место, сразу же сесть в поезд, обратный! Может, так и сделать? Она еще вольна, даже сейчас еще вольна поступать как вздумается. Ничего непоправимого еще не случилось. Роза взяла чемодан и вышла в коридор. С этой стороны за окошками пробегали поросшие оливковыми деревьями холмы, по бокам которых тянулись глубокие расселины, как следы от огненных слез. За холмами высились горы, коричневые и пурпурные в догорающем свете дня; их мягкие контуры ватными комьями громоздились над зубчатой линией, проходящей внизу. Поезд начал останавливаться.

Кроме Розы, на крохотном, затерянном в глуши полустанке никто не вышел из поезда. Если не считать крашенного охрой квадратного здания самой станционной конторы, вокруг не было никаких строений. Роза стояла на усыпанной щебнем дорожке, возле пыльной рощицы олеандров, ожидая, пока проедет поезд и можно будет перейти на другую сторону. Состав гусеницей потянулся вдаль, к холмам, и она вдруг оказалась среди безмолвия. Хрустя подошвами по щебню, пересекла путь и отдала билет. Вышла за калитку и оказалась на проселочной дороге. Ноги ее тут же утонули в мягкой белой пыли. Она огляделась по сторонам.

И замерла от неожиданности. Чуть в стороне от дороги, посреди жары и молчания стояла запряженная одной лошадью элегантная коляска на высоких рессорах, с колесами красного цвета и белым, украшенным бахромой, балдахином, изрядно накренившимся над местом, предназначенным для кучера. А на этом самом месте, низко свесив голову, сидел не кто иной, как Кальвин Блик. Он крепко спал. И лошадь, судя по тому, что носом едва не касалась земли, кажется, тоже дремала, через равные промежутки времени вздувая вокруг ноздрей крохотные облачка пыли. Прижав руку к груди, Роза расхохоталась.