Читать книгу "Четверги с прокурором - Герберт Розендорфер"

– И забыли в вагоне книгу.

– Увы, именно так. И хотя совесть моя была нечиста, я попытался обезболить чувство жалости и потом долго стыдился, и сейчас, бывает, стыжусь, вспоминая о том, с каким облегчением вернулся к чтению прихваченной из дому книги.

– Вероятно, ваш невольный жест обернулся смертным приговором измочаленной книге.

– Вероятно, так, – согласился герр Гальцинг.

– И тут заканчивается история, которую вы собирались рассказать нам? – спросил сын хозяев дома.

– Отнюдь, – ответил герр Гальцинг. – Это всего лишь ее начало.

Так начинается эта хоть и фрагментарная, положившая начало состязательной игре в обществе, история мужчины-фотомодели, в результате чего так и не был сыгран намеченный на тот вечер квартет для смычковых инструментов ля-минор Шуберта, известный также как «Квартет Розамунды». Подобного никогда не допустил бы наш уважаемый друг земельный прокурор Ф. Можно только догадываться, что бывает, если хоть раз нарушается незыблемая традиция. Итак, герр Гальцинг…

Я все больше убеждаюсь, что изувеченная книга – мой роман «Башня Венеры». Во всяком случае, была им когда-то. Я даже не хочу думать, что произошло, когда какая-нибудь вагонная уборщица среди всех этих пустых сигаретных пачек и пивных банок обнаружила несчастную, многострадальную, растерзанную книгу, книгу-мученицу, книгу, которую уподобили Марсию[23]…

– Я думаю, – сказала хозяйка дома, – кошку лучше все-таки выпроводить отсюда, неизвестно, что у нее сегодня на уме.

– И моя жена, – заговорил герр Гальцинг, – при всем добром ко мне отношении была до крайности раздосадована тем, что я позабыл книгу в вагоне поезда. Я рассказал ей завязку истории, но вот как и чем она завершилась, не имел возможности. Впрочем, такой возможности я бы не имел, даже если бы и не потерял книгу, потому что последние страницы, как я уже говорил, были из книги вырваны. Впрочем, моей супруге, с ее чутьем, воображением и пристрастием к детективным романам, думаю, не составило бы труда изобрести финал. Хотя, говоря по совести, сильно в этом сомневаюсь. Ладно, начало тоже можно было довольно легко угадать.

Вам знакомо такое слово, как dressman? Оно означает «манекенщик», если хотите, «фотомодель». В мужском роде, разумеется. Эти люди, вышагивая по помосту, демонстрируют нам то, что изобретают бездельники от так называемой высокой моды и выдают за одежду, которую нормальный человек на себя ни при каких обстоятельствах не наденет. Кроме того, манекенщики или фотомодели снимаются и для различных журналов в глянцевой обложке. Иногда я тоже проглядываю подобные издания, чтобы еще раз убедиться в том, сколько на свете вещей, которые мне и даром не нужны.

Манекенщика этого так и звали – dressman. Насколько я помню из книги. Не было у него ни имени, ни фамилии. Однако я все-таки в процессе рассказа не премину подобрать ему их. Или?… Как вы считаете?

– Может, есть смысл сделать это уже сейчас?

– Как вам покажется Хирнрисс? – предложил хозяин дома.

– А Куперц? Густав Куперц, – решил высказаться и герр Бесслер. – Понимаете, Хирнрисс[24]– это как-то… Ну, как бы это выразиться… Слишком уж навязчиво, что ли… Слишком уж конкретно.

– Итак, Куперц, – решил герр Гальцинг. – Так вот, этот наш Куперц, как мне стало ясно из контекста, довольно долгое время был весьма популярной фотомоделью и манекенщиком. Не было газеты или журнала, где вы не наткнулись бы на его физиономию. Так, во всяком случае, утверждается в книге. Очень популярной была серия рекламных снимков, где Густав изображен в обнимку с медведем – оба рекламировали один сорт неплохого виски. Но потом случилось так, что внешность Густава перестала быть востребованной. Суммы, выплачиваемые ему, стремительно уменьшались, параллельно уменьшалось и количество заказов, а в последнее время они и вовсе иссякли… И вот Густав, холостяк Густав с замашками плейбоя, не привыкший считать деньги, оказался, как говорится, на мели. На момент начала повествования он занимал какую-то обшарпанную однокомнатную конуру. Вскочивший на левой щеке фурункул довершил процесс разрушения его прежде неотразимого имиджа – Густава всегда фотографировали с левой стороны, именно с левой, поскольку она была у него куда фотогеничнее правой. Короче говоря, Густав был на последнем издыхании.

И вот в одно зимнее утро – именно с этого места я и начал читать – припорошенный снежком Густав возвращается в свою тесную квартирку, за которую, кстати сказать, он не платил добрых пару месяцев, и надо же – по неосторожности разбивает только что принесенную им из дешевого супермаркета бутылку виски. Вопли отчаяния, проклятия, потом он, успокоившись, безучастно садится на диван и про себя произносит: «Говорят, шотландец, окажись он на моем месте, вылизал бы пол». Но Густав вылизывать пол не стал, а занялся подсчетом остававшейся у него наличности. И тут вынужден был чертыхнуться – вместо ожидаемых 27 марок 30 пфеннигов у него в кошельке осталось 26 марок 80 пфеннигов (дело происходило еще до перехода на евро). Где-то его обсчитали. И так хоть в петлю лезь, а тут еще такое. Как раз в этот момент в дверь позвонили…

Предыстория данного события также, должно быть, была описана на вырванных из книги первых двенадцати страницах, а именно то, что Густав приметил незнакомого мужчину, который, невзирая на погоду, околачивался неподалеку от его дома на противоположной стороне улицы. Густав невольно подошел к окну и выглянул. Мужчины не было. В дверь продолжали звонить. Густав не спешил отпирать. Потом неизвестный визитер перешел на стук, негромкий, вежливый – ни следа беспардонной напористости… Так стучат в дверь кабинета большого начальника. Наконец раздался голос:

– Откройте. Меня зовут Шпицхирн, прошу вас, откройте, я точно знаю, что вы дома.

Голос звучал мягко, чуть ли не умоляюще.

– Не бойтесь, – продолжал увещевать мужчина, – я вам ничего дурного не сделаю.

Помедлив, Густав все же решил открыть.

У дверей стоял мужчина, тот самый, который вот уже несколько дней торчал поблизости от дома. На голове у него было клетчатое кепи в английском стиле, его еще называют deerstalker.[25]В таком обычно изображают Шерлока Холмса.

– Господин Шпицхирн в клетчатом кепи, – произнесла хозяйка дома. – По-моему, это даже не детективный роман, а юмористический. Если бы в нем появились какой-нибудь Берти Вустер, некий мистер Смит, дворецкий по имени Дживс или там лорд Блзндингс, могу спорить, что писал его Вудхаус.

– Ничего подобного. Да, определенный юмористический привкус, несомненно, присутствовал, и фамилия Шпицхирн на самом деле взята мной из книги. Запомнилась, и все, хотя память моя, должен признаться, уже давно не та, мне вообще многое из прочитанного в той книге запомнилось. Диалоги, например, я могу пересказать почти дословно.