Читать книгу "Четверги с прокурором - Герберт Розендорфер"

Но пресловутая неординарность, детали ее дорисует воображение читателя, все же не оставалась – тут я постараюсь выразиться со всей присущей кошкам скромностью – совсем уж в неприкосновенности по мере того, как усыхал Агобард и прибавлял в весе Бегоард. Фрау Странница разрешила эту проблему как и все остальные – просто ничего не предпринимая. Лаконично объяснила: так, мол, и так, я обручена с Бегоардом. Да. Их двое, но это все равно что один, и во время регистрации именно Бегоард сказал «да, согласен», может, кто и не расслышал.

И все же Бегоарду так и не удалось полностью превратиться в человека – хоть и инвалида, но в человека, – хотя в последнее время он разжирел до безобразия. Разум не поспевал за телом. Бегоард оставался тупицей, и исполнение им обязанностей Агобарда в ФСИ представлялось проблематичным. И вообще следует сказать, что в связи с этим возникла масса правовых, этических и иных проблем, прецедента которым не имелось. Например: могло ли усыхание Агобарда послужить причиной его досрочной отправки на пенсию? Или каким образом вносить в штатное расписание Агобарда и Бегоарда – как одно лицо или же как два? Из чего исходить? Из раздельных голов или, напротив, из общих ног? Имелась ли возможность дальнейшего использования братьев фон унд цу Айнандтер на какой-либо должности? И в первую очередь: а что, если Агобард вновь начнет прибавлять в весе? Заведомо исключать подобное не решился бы никто. Спор о правах, присваиваемых госслужащему согласно должности, так и не был разрешен, ибо выяснилось – это произошло уже после крушения ГДР, – что Агобард был плодом изощренной задумки «Штази» и прожженным двойным агентом восточногерманского министерства государственной безопасности. Это выяснилось из рассекреченных документов упомянутого министерства. Клубок проблем, которые пришлось распутывать в связи с новой информацией, так и не был распутан до самой смерти Бегоарда. Перед смертью процесс усыхания не обошел и Бегоарда, но Агобард при этом ничуть не изменялся. На вскрытие сбежался весь медицинский бомонд. Останки (усохшие) баронов Агобарда и Бегоарда фон унд иу Айнандтеров разобрали на препараты, и Странница велела высечь на могильном камне: «Их разлучила только смерть». Текст подсказал ей профессор Виндлох, тому иногда приходили в голову умные изречения.

Что касается Готфрида, тот не признавал отцом ни Агобарда, ни Бегоарда. Он ничего не мог поделать с тем, что в школе его знали под именем Гетц фон унд цу Айнандтер. Своим ближайшим друзьям Готфрид признался, что на самом деле его зовут совсем по-другому, и даже назвал свое, как он выразился, «истинное имя». Ни угрозы, ни улещивания матери так и не склонили Готфрида к тому, чтобы назвать Агобарда «папой» или «отцом». Юноша неизменно обращался к нему «барон» и на вы. И здесь бессильны были любые доводы. Единственное, на что он спокойствия ради – своего спокойствия – согласился, – это обращаться к барону, используя безличные грамматические конструкции типа: «Можно мне взять это?» Или: «Нельзя ли передать мне хлеб?» В период, когда Агобард усыхал, а Бегоард прибавлял в весе, надобность в форме обращения отпала сама собой из-за понизившихся умственных способностей Бегоарда. Тогда Готфрид – ему уже исполнилось шестнадцать – называл его исключительно «стереомонстром». Разумеется, всякий раз за этим следовал истерический припадок Странницы, но подобные стычки сына с матерью были относительно редки, ибо, как уже говорилось, Готфрид был сослан в отдаленный интернат, а потом юноша перестал приезжать домой даже на каникулы, предпочитая проводить их в лагерях отдыха, за границей на курсах изучения языка и т. п.

И однажды случилось так, что на вокзале в Мангейме сын случайно встретил отца. Ганс следовал в какую-то командировку и делал пересадку, а Готфрид возвращался в свой интернат, отгуляв каникулы. Оба узнали друг друга, уже сев в вагоны, когда выглянули наружу, – их поезда и вагоны оказались друг против друга. Оба враз онемели – и сын, и отец. Да разве они услышали бы друг друга в вокзальном шуме? Первым от платформы стал отъезжать поезд Готфрида. Юноша вырвал лист из прихваченного с собой в дорогу детективного романа и, торопливо набросав на нем адрес, скомкал листок и выкинул его на платформу из окна уже уходящего поезда. Ганс успел выскочить и подобрать листок буквально в последнюю минуту перед отправлением его поезда. На бумажке он увидел слова: «Я был и останусь твоим сыном Готфридом».

По достижении совершеннолетия Готфрид стал добиваться аннулирования отцовства. Формальностей было раза в три больше, чем при усыновлении. Узнав об этом из посторонних источников, фрау Странница развопилась благим матом. (Барону фон унд цу Айнандтеру к тому времени было уже все равно.) Суд не проявил участия, адвокат, к которому юноша обратился, также не смог изыскать законного способа аннулировать досадное отцовство. Его сумел отыскать сам Готфрид. Как известно, есть дворяне, которые за деньги, чаще всего за немалые, готовы усыновить тех, кто грезит заполучить дворянский титул и без которого они воспринимают себя нулем без палочки. И это, к великой досаде истинных дворян, вполне законно. Единственный их способ отомстить новоявленным дворянам – это набрать уничижительным петитом в «Готском альманахе» их фамилии, да еще снабдить их пометкой, состоящей сплошь из ничуть не менее уничижительных сокращений: «Согл. ст. 1741 Герм, гражд. улож. – лица не двор, происхожд.». И тут же припечатать имя и фамилию – покрупнее, чтоб неповадно было. И все же нет отбою от тех, кто готов выложить даже за это кучу денег. Есть и посредники, тоже загребающие на этом немало. В таком посреднике Готфрид не нуждался. Он сам выступал в роли усыновляющего – криво улыбаясь. И денег за это не требовал – напротив. А когда число усыновленных достигло нескольких десятков – все сплошные бароны фон унд цу Айнандтеры, благо за усыновление Готфрид запрашивал сущую ерунду: пару ящичков пива или пяток бутылей вермута, – это превратилось в проблему для семейства Айнандтер и даже для профессора Виндлоха. Решено было лишить неблагодарного Готфрида титула и фамилии – ему уже к тому времени успело стукнуть тридцать годков. Оковы спали.

Вот только отцу его, к великому прискорбию, не довелось стать свидетелем сего радостного события.

На этом завершается рассказ кошки Мими, как в свое время завершились и четверги незабвенного земельного прокурора д-ра Ф. Кот Борис в этой связи сочинил стихотворение:

Башня печали возвышается над страной скорби.

Рядом пирамида;

Издевка каналом прорезала унылую жизнь,

Мертвого дрозда я нашел в траве.

По словам Бога, я призван ткать ковер

Из печали, и краски его – черный и серый,

Пролитых слез гербом, без края и начала.

Чернила сохнут, все опустошено,

Струи дождя проникают в душу,

И кто-то где-то отчего-то

Ищет тщетно звезду в ночи.

Темно, холодно и тяжко,

Но я влюблен в этот мир.