Читать книгу "Желтые розы для актрисы - Лариса Соболева"

– Ты что-то хотела, Саша?

– Я?.. А, да! Я хотела… в общем… А я вышла замуж. Вот.

– Да ну! За парня, что прикидывается третьим телохранителем?

– За него. И он настаивает… он хочет… чтобы я… чтобы мы…

– Чтобы ты уехала с ним, да? – помог ей главреж.

– Откуда вы узнали? – вытаращилась она.

Вот уж действительно: в театре ничего нельзя скрыть, впрочем… Никто не видел существо, которое покушалось на нее, значит, есть и недоступные тайны.

– Милая моя… – рассмеялся главреж, а смеется он заразительно. – Я не только спектакли умею ставить, еще читаю по лицам.

– И что мне делать?

– Как – что? Ты же вышла замуж?

Нет, к этому человеку она не привыкла, потому мямлила:

– Но муж хочет, чтобы мы сейчас поехали за нашей дочерью, потом к нему. Так нельзя… репертуар… я предупредить, что надо сделать вводы на мои роли…

– Сейчас, говоришь? – потер подбородок Геннадий Петрович. – У нас завтра вечером «Виват, королева!», а послезавтра что?

– «Забыть Герострата», я не занята.

– Завтра отыграешь и езжай себе с миром. Пиши заявление.

– Вы серьезно? Прямо так?.. А как же вы? Я вас подведу…

– Я тоже написал заявление об уходе, уезжаю через месяц.

– Как! – Тут ноги просто не удержали Сашу, она плюхнулась на стул. – И вы бросите ваше детище?

– Надо сказать, детище не хочет жить с родителем.

– Да они дураки! Они же… пропадут без вас!

Геннадий Петрович обошел стол, поставил стул напротив Саши и сел, после взял ее за руку:

– Каждый человек должен получить желаемое, иначе он будет чувствовать себя обделенным, будто что-то недобрал в этой жизни. Знаешь, кто виноват будет? Не он, а окружение, которое помешало ему реализоваться, виноваты условия, социальная среда, много причин. Такой человек становится вечным нытиком, которому все не так, он все знает, но ничего не умеет и портит жизнь окружающим. Конечно, это защитная реакция, ведь трудно признать, что ты банкрот по жизни, только вот реакция прирастает к шкуре и становится сутью. Нет, Саша, надо дать человеку его мечту. В нашей труппе желания совпали, все мечтают о новизне, значит, все и несут ответственность за последствия. Сами перед собой. Но лучше пусть попробуют, чем лишатся этой возможности. Не думай ни о чем, Саша, введут на твои роли без тебя. Знаешь, сколько желающих найдется, даже тех, кому за пятьдесят? Поезжай и будь счастлива, это самая большая ценность, поверь мне. – Он наклонился к ней и шепотом со смешком добавил: – Я ведь тоже банкрот. Ну, что у меня есть, кроме театра? Ничего! И помалкивай, что уезжаешь, помни: на тебя кто-то из наших охотится.

– Спасибо… – обняла его она, прослезившись.

– Вот этого не надо, люблю женские слезы только на сцене. Замуж, говоришь?.. О, второй звонок! Идем, мне тоже на ту сторону.

На «Двенадцатой ночи» занавес открыт, а декорации выстроены так, что приходится ходить под сценой. Саша побежала в гримерку, а Геннадий Петрович пошел дальше по коридору.

– Ну, как? – спросил Алексей. Саша кивнула, а у самой глаза на мокром месте, он понял, что разговор был непростой, обнял ее. – Сашка, перестань. Что сказал главный?

– Завтра отыграю спектакль, и можем ехать… послезавтра.

– Завтра после спектакля и поедем в аэропорт. Я смотрел расписание, рано утром есть самолет, билеты закажу по интернету. Слушай, из чего эта шляпа сделана? Поля такие твердые…

– Из картона.

– Понятно, все здесь – бутафория. Ну? Что еще? Чего ты плачешь?

– Как ты не понимаешь! Это же часть моей жизни… часть счастливая, несмотря ни на что. Я чувствовала себя здесь нужной…

– Мне тоже ты нужна, Нике нужна. Живая. Разве мы не часть твоей жизни?

– Ну, я же не о том…

Она хотела отстраниться, Алексей только крепче ее прижал:

– Все, все, успокойся… Послезавтра сядем в самолет и полетим к Нике… Сашка, третий звонок, вытирай нос и беги, играй…

Тем временем Геннадий Петрович распахнул дверь гримерки… А там Анфиса в костюме графини пила из бутылки, на шум открываемой двери она резко опустила руку с бутылкой вниз, второй вытерла рот.

– Я сейчас тебя убью! – прорычал взбешенный главреж, захлопнув за собой дверь. – Дожила: из горлá глушишь! Дай сюда!.. Графиня Оливия пьянь, мать твою!

– Да ладно, я в норме, – фыркнула она. – Пока дойду до сцены, алкоголь выветрится, мы-с привычные.

Он вырвал бутылку водки и принялся выливать в раковину содержимое, в сердцах встряхивая ее, Анфиса не могла пережить варварство, захныкала:

– Куда ты льешь… Мама моя, целая бутылка… я только чуть-чуть… Разоришь меня, негодяй, я же все равно куплю сегодня… Что, Генка, бросаешь нас? Как тут не запить? Сволочь ты, Гена, даже не поборолся с уродами! Ненавижу! А я теперь с этими дегенератами должна одна париться. Сопьюсь назло тебе.

– Дура. Со мной поедешь, так что собирай шмотки.

– Куда «поедешь»? – встрепенулась она, переменившись в лице. – Ты меня берешь с собой, я правильно поняла?

– Правильно! – огрызнулся Геннадий Петрович. – Пьянчужка хренова! И забудь про бухло! Навсегда. Я тебе пить не дам, ты у меня вот где будешь.

Кулак показал! О, боже, разве испугает Анфису кулак?

– Не буду, не буду, – замахала она кистями рук. – Только возьми.

– Меня пригласил один мэр открыть в его городе театр, фактически с нуля организовать, обещает создать все условия, дом достраивает для труппы. К новому сезону нужно набрать серьезный репертуар, чтобы заявить о себе. Труппа там есть, маленькая и самодеятельная, но вполне приличные ребята, я их видел, они готовы учиться. Остальных доберу из профи, Окташу почти соблазнил, старики ведь нужны не бутафорские. Короче! Я дал согласие и сказал, что приеду с женой. А не с алкоголичкой! У тебя месяц на сборы! Нам сразу дают трехкомнатную квартиру – учитывай, когда будешь собираться. Здесь выставим наши квартиры на продажу. Так что пойла тебе не видать! Только пахать будешь! А если увижу бухой… удавлю, чтоб не мучилась.

– Гена! – взвизгнула Анфиса.

Она подскочила, свалив свой и его стулья пышными юбками, обняла главрежа и хлюпала носом. Ничего, что Анфиса выше на голову, это же не существенно. И надо полагать, таким способом она выразила согласие на все зверские условия.

17

Вениамин Иванович уверенно шагал по коридору медицинского центра в сопровождении Иннокентия и Никиты. Последний понял, что значит стержень, раньше не доходило, а означает сие слово самого человека, его внутреннюю силу, когда четко видно: можно ему доверить себя или следует раз сто подумать. Вениамину Ивановичу можно довериться, так решил Никита.