Читать книгу "Эшафот забвения - Виктория Платова"

– Это кто же такое сказал? Уж не Иисус ли Христос?

– Не Христос, а Ибн Сина, он же Авиценна. В своемфилософском трактате “Книга указаний и наставлений”, а также в своем другомфилософском трактате – “Книге исцеления”.

– Вован, что там было-то? – наконец догадался спроситьдядя Федор.

– Да ничего такого. Ползают, улики собирают, мать их,думаю, что, после того как всех допросят, обратно сюда вернемся. Кто где стоял,кто на кого наезжал, ну и вообще картина, предшествующая преступлению. Они изнас всю душу вынут. Говорят – киношники вообще экзальтированное дерьмо, а нелюди, и свидетели никакие… В общем, бочку покатили, принюхиваются, странные,мол, дела у вас в группе творятся, одна актриса без вести пропала, другую прямона съемочной площадке замочили. Вынесли Кравчуку устную благодарность заправильно проведенные доследственные мероприятия. Вот и все, собственно.

– Ну а ты-то, Вован, с программной речью выступил,поставил ментов на место? – Садыков вынул из рук Вована косячок и шумнозатянулся.

– А то. Вы же меня знаете!

Вован Трапезников, отличавшийся свинским нравом, всегданаплевательски относился к любым авторитетам, властям предержащим вкупе с ними,а также к нормам социалистического общежития. Каждому, не по делуинтересующемуся его героиновым образом жизни, он откровенно хамил. Хамил он ипросто так, но хамил изысканно и с религиозной подоплекой. Так, всего нескольконедель назад в Краснопресненском суде он выиграл судебный процесс по иску онанесении морального ущерба. Истцом выступил известный в прошлом режиссер ГлебСнесарев, которого предварительно обкурившийся Трапезников обозвал “елдой”.“Елда” прозвучала с высокой трибуны пленума Союза кинематографистов и потомубыла особенно оскорбительна. Снесарев подал в суд, но в суде Вован как дваждыдва доказал, что употребил слово “елда” “не в том пошлом значении, в которомвоспринял его не отличающийся особыми знаниями и интеллектом истец”, а совсем вдругом. Что, назвав истца “елдой”, он, Трапезников, оказывается, даже польстилпоследнему, потому что Елда в чеченской мифологии – имя владыки подземного мирамертвых, бога мудрого и обладающего даром предвидения, а документики и отчетыэкспертов прилагаются, вот так-то, граждане судьи. А через пять дней Вованупредстояло еще одно разбирательство, теперь уже в районном суде “Мневники”; иснова Трапезников выступал ответчиком в деле кинокритика Гелены Пробер, которуюна протяжении долгого времени ласково называл “ты ж моя крошка, тласольтеотль”.У впечатлительной бальзаковской дамы Пробер даже развилось к Вовану нечто вродеслабого сексуального влечения, пока добрая душа из группы Братны (кажется, этобыл хорошо подкованный в вопросах культурологии дядя Федор) не сообщила ей, что“тласольтеотль” в переводе с какого-то из мексоамериканских языков –“пожирательница экскрементов”…

– Так что ты там в уши ментам надудел? – Было видно,что больше всего Садыков жалеет о том, что сам не присутствовал при очередномхамстве Вована.

– Ну, я думаю, на пару-тройку исков о защите чести идостоинства хватит…

Группа дружно захихикала, и разговор незаметно перетек вплоскости, не касающиеся убитой актрисы. Смертельно испугавшись в первыймомент, все как будто разом решили перестать верить в происходящее,воспринимать случившееся как еще один, безнадежно испорченный, безнадежнозапоротый дубль. А пленку нужно смыть и приступить к новым съемкам. Толькотеперь я вдруг остро почувствовала, какую группу набрал себе Братны: веселыесумасшедшие, настоящие и будущие утонченные уголовники, любители сомнительныхудовольствий, отвязные наркоманы, демонстрирующие полное отсутствие моральныхпринципов. Именно с ними Братны собирался делать великое кино. И самымпарадоксальным было то, что именно с ними он бы его и сделал.

Теперь не будет никакого фильма.

"Забыть Монтсеррат”, именно таким было его рабочееназвание. Теперь о Монтсеррат действительно придется забыть.

После всего того, что произошло, никто не даст Братныснимать, а если и дадут, то очень не скоро. Отборочная комиссия Каннскогофестиваля будет вне себя. Да и сама группа разбежится, Анджей прав: люди,снимающие кино, суеверны, они легко впадают в мистику, они, как никто, умеютпроводить дьявольские параллели. Сейчас вся эта свора неофитов выстроится вочередь, чтобы взасос поцеловать своего Мессию поцелуем Иуды. Дешевоеблагородство, скорее всего они даже откажутся от тридцати сребреников…

Мне стало невыносимо тяжело и захотелось уйти отсюда.

Мне захотелось уйти отсюда, и я уйду. Я – ни к чему непричастная, ни в чем не запачканная, не стоявшая возле венского стула с убитойстарухой, не стоявшая возле распределительного шита… Я, серафим и херувим,великомученица, святая Урсула, мать твою…

– Пойдем отсюда, – сказала я Митяю.

– Я же говорил, не стоит тебе ехать… А теперь нужнождать босса. Он для этого меня и вызвал. – Вот ты и начал предавать меня,мальчик.

– Пойдем, я прошу тебя.

Так и есть, конфликт чувства и долга, индийская мелодрама,что и следовало доказать. На лице Митяя были написаны все муки Страшного суда.

– Ты как хочешь, а я ухожу.

– Хорошо. Я с тобой. – По-моему, он серьезно ко мнеотносится, если решился наплевать на телефонный звонок Кравчука. – Я провожутебя, подождешь меня в кафе, хорошо? Или в машине. Не думаю, что задержусьнадолго…

Вот как. Серьезность его намерений распространяется толькодо его потасканной “девятки”.

– Я не буду тебя ждать, – это прозвучало совсем ужглупо.

– Ева, ну, пожалуйста, не будь ребенком. – Он ухватилменя за локоть и попытался прижать к стене. – Я понимаю, ситуация неприятная, увсех нервы на пределе. Но мы-то ни при чем!

"Мы” выглядело в устах Митяя убедительно, ядействительно веду себя как идиотка, нужно взять себя в руки.

– Хорошо, прости меня. Я подожду в машине. Дядя Федор,который до этого пасся в эпицентре группы, резко отделился от нее и засеменил внашу сторону.

– А куда это ты собралась, Ева?

– Мое присутствие необязательно, правда? Меня не былосегодня на работе, я ничего не видела. Думаю, я не являюсь свидетелем номеродин. Или меня вызвал Братны? Или Андрей Юрьевич Кравчук, не к ночи будетсказано…

На лице дяди Федора отразилась борьба чувств, и наконецврожденная любовь к пороку победила. Он сунул руки в карманы и независимосказал:

– Вызывал. Я ведь потому и звонил. Всех сейчас вызывают.А ты бы могла остаться, поддержать группу, побыть с товарищами в роковой часуголовного преступления. Ты ведь тоже во всем этом участвовала, черт возьми.

По непонятным мне причинам дядя Федор откровенно лгал: моесегодняшнее отсутствие на площадке было для двух моих соучастников неожиданнымподарком. Я – единственная из них, кто мог сразу же, еще на первом допросе,сообщить им об убийстве Александровой. Хотя я и не давала им поводов такдумать, но совсем исключать этот вариант они тоже не должны. ПредусмотрительныйАндрей Юрьевич Кравчук даже позвонил Митяю и мягко попросил его меняпопридержать, он не мог не знать, что вчера мы с Митяем посетили “ПопугайФлобер”. А возможно, он попросил, и жестко (скорее всего именно так все ибыло), вот только Митяй максимально смягчил удар и принял его на себя. ВедьКравчуку и в голову не могло прийти, что человек, приставленный к затрапезнойассистентке, вдруг проникнется к ней страстью… И что затрапезная ассистенткапроникнется страстью тоже…