Читать книгу "Ритм-секция - Марк Бернелл"

Рождественское утро выдалось прекрасным. Проснувшись рано, Петра, как обычно, занялась растяжкой, прежде чем отправиться на прогулку. Лондон был пуст. Она отказывалась верить своим глазам; такой пустынный город встречался ей только в кино. Позже днем Петра ела макароны и пила зеленый чай, а после обеда прогулялась по Гайд-парку. Домой вернулась лишь под вечер, когда сгустились сумерки.

Свернув на Кларджес-стрит, она увидела, как из машины выходит Фрэнк Уайт. Петра замерла на месте и даже решила развернуться и уйти прочь, прежде чем он увидит ее. Но, увы, опоздала.

– Марина… Как дела? Счастливого Рождества.

Она ответила на его приветствие.

– И где же вы были?

– У родителей, как и каждый год.

– И где же это?

– Рядом с Марлоу. Моя сестра и ее семья приехали в гости, поэтому я лишь съездил туда на обед.

– Должно быть, приятно увидеть родных.

– Еще как! А вы? Я подумал, вдруг вы вернулись в Бельгию или куда-то там…

Верно, куда-то там.

– В Швейцарию, – поправила она его. – Но не в этом году.

– Как так?

Ее реакция была слегка запоздалой.

– Э-э-э, потому… потому что вчера у меня были встречи. И завтра тоже.

Фрэнк вопросительно приподнял бровь:

– Завтра? В день рождественских подарков?

– С японцами. Очень важное дело. Оно не может ждать.

Уайт захлопнул дверь машины и запер ее.

– Так что вы делали сегодня?

– Ничего особенного. Так, небольшая работа…

– Работа? На Рождество?

– Подумаешь, ерунда.

Они вошли с улицы в вестибюль.

– Вы уже простили себя? – неожиданно спросил Фрэнк.

– Что?

– Вы сказали на днях, когда принесли мне цветы.

Петра смутилась:

– Ах, это…

– Да, это. Так простили или нет?

– Ну, я…

– Как насчет выпить? Я сегодня еще не пил и думаю, оно не помешает.

– Вам нет необходимости…

– Я сам не против.

– В таком случае да.

Странно было вновь оказаться в его квартире. Ее встретили те же образцы берилла и апатита, которые она уже держала в руках. Петра провела рукой по дубовому столу, за которым они уже один раз сидели. Лилии стояли в зеленой стеклянной вазе, грустно опустив тяжелые головки. Фрэнк заглянул в холодильник. Свет упал ему на лицо, бледное на фоне полумрака кухни.

– Нам повезло, – сказал он, достав охлажденную бутылку шампанского. – На прошлой неделе мне подарили на работе сразу две. Я собирался отвезти их сегодня родителям, но забыл.

Петра наблюдала, как он снимает с бутылочного горлышка фольгу.

– Не пила шампанского целую вечность. С крещения моей племянницы, если не ошибаюсь. Это было, когда я еще училась в университете.

– У вас много племянников и племянниц?

– Нет. Только двое. Я хотела сказать, трое. Вообще-то…

Сердце Петры ёкнуло. Чужая жизнь. Племянница, племянник и еще не родившийся некто были у Стефани. Оговорка стала для нее неприятным сюрпризом. Посмотрев на Фрэнка, она увидела, что тот ждет, когда она договорит.

Племянницы. Племянники. Она пробежалась по ментальным папкам и выбрала Петру. Но сейчас она была Мариной, а не Петрой. Вновь порылась, нашла Марину и открыла папку. Пусто. Словно актриса, забывшая свои реплики, она обнаружила, что ей нечего сказать в роли Марины, ее персонажа в этой пьесе. И тогда прибегла к импровизации.

– Это не имеет значения, – попыталась отмахнуться она.

– Нет, мне интересно.

– Это действительно очень скучно. Мы почти не общаемся. Ну, вы знаете, как оно бывает…

Похоже, Фрэнк понял, что затронул больную тему, и поспешил сменить ее:

– Значит, вы учились в университете?

Она кивнула и попыталась вспомнить, правильно ли поступает.

– В каком? – уточнил он.

В Дареме. Это был бы ответ Стефани. Но каков должен быть ответ Марины? С ней творилось что-то неладное. Факты тускнели и ускользали. Ее родители – Альберто и Франсин, но где они жили? Сколько им было лет? Были ли у них другие дети, ее братья и сестры?

Петра знала ответы, но не могла их вспомнить. Родившись где-то в желудке, паника подбиралась к ее горлу.

– В Риме, – ответила она. Это первое, что пришло ей в голову, когда молчание стало слишком затягиваться. В Риме должен быть университет.

– Очень даже неплохо, – сказал Фрэнк.

Она было вздохнула с облегчением, но следующий неудобный вопрос не заставил себя ждать. Что она изучала?

– Почему вам так интересно знать?

– А почему вы так неохотно говорите о себе?

– Неправда, – возразила Петра.

– В тот вечер я ничего не узнал о вас.

– А я – о вас. Насколько я помню, мы почти не говорили о личном.

– Верно. Но каждый раз, когда вы задавали мне вопрос, я вам отвечал. И каждый раз, когда вопрос задавал я, вы умело избегали ответа.

Лицо Петры приняло обиженное выражение.

– Вы преувеличиваете.

Фрэнк покачал головой:

– Из вас вышел бы великий политик. Впрочем, если вы отказываетесь говорить на эту тему, я не настаиваю…

– Нет, – возразила Петра. – Честное слово, я не отказываюсь. Просто… – Пауза затягивалась. – Мне не всегда легко говорить, вот и всё. Но вы можете спрашивать у меня все, что угодно.

И Фрэнк засыпал ее вопросами. Она мгновенно придумывала на них ответы, не заботясь о том, что может забыть их, когда ее снова спросят. Необходимость лгать удручала, что само по себе было для нее чем-то новым. Ложь пустила в ней такие глубокие корни, что обычно Петра даже не замечала того, что лжет, и это никоим образом не беспокоило ее совесть. Или то, что от нее осталось.

Чтобы заглушить это неприятное чувство, она быстро опустошила свой бокал. Когда же разговор перешел на более безопасные, нейтральные темы, выпила еще, на этот раз от облегчения. В итоге они опустошили обе бутылки. Уходя из квартиры Фрэнка, Петра почувствовала себя слегка пьяной. На следующее утро она проснулась с похмельем и вспомнила что-то такое, что случилось с ней утром после крещения ее племянницы: она никогда не любила шампанское.

* * *

Утром 27 декабря Петра включила компьютер и посетила каждый из списка ее веб-сайтов. Не увидев ничего нового для себя, просто обновила два старых своих сообщения. А вот в ящике электронной почты Эндрю Смита ожидало новое письмо.