Читать книгу "Уникальный экземпляр. Истории о том о сём - Том Хэнкс"

Вернувшись на судно, Ассан все утро находил себе занятия и пришел в столовую команды к самому концу обеда, когда за столами почти никого не осталось. Он придвинул к себе супницу, а также остатки хлеба и овощного салата. Хромой киприот сходил на камбуз за кофе.

— Первый раз в Америке? — спросил он Ассана.

— Ага.

— Я тебе так скажу: Америка, Нью-Йорк, Нью-Йорк — это самый высокий уровень. Там есть все, что душе угодно. Вот увидишь.

— А "кузнечики" — они в котором часу на борт поднимаются? — спросил Ассан.

— Какие еще кузнечики?

— Американцы — те, что судно обыскивают. Красных ищут. Воду мутят.

— Что ты мелешь?

— Которые по головам нас пересчитывают. Мне старпом рассказывал. Большие шишки приходят и устраивают шмон.

— На предмет чего? — Киприот ушел на камбуз взять себе чашку кофе.

— Ну как, а в документы наши заглянуть? Построить нас в шеренгу для проверки? — Ассан столько раз становился в шеренгу для проверки документов, что предвидел то же самое и в Америке.

— С этой фигней капитан сам разбирается. — Киприот залпом проглотил полчашки кофе. — Слушай, я знаю, где в Нью-Йорке бордель есть. Завтра возьми с собой деньжат, а в остальном положись на меня.

В родной деревне Ассан смотрел черно-белые фильмы, дрожавшие на белой стене. Иногда попадались и американские, про ковбоев, которые на полном скаку палят из револьверов, оставляя за собой длинные струйки дыма. Но больше всего ему нравилась кинохроника: заводы, стройки, какое-нибудь новое здание, вырастающее до небес в городе под названием Чикаго. В Чикаго полно высоченных домов, а на улицах — сплошь черные седаны.

Но "Нью-Йорк, Нью-Йорк" оказался городом без конца и без края: он бросал отсвет на небо, золотил низкие облака, пускал по дрожащей воде цветной дым. Когда пароходик медленно двигался по широкой реке, город проплывал мимо, как расшитый драгоценными каменьями занавес: миллионы освещенных окон, яркие небоскребы, похожие на замки, и парные огни машин, огромного количества машин, с жужжаньем мчащихся во все стороны, — все это сливалось в единое полотно. Раскрыв рот и глядя во все глаза, Ассан стоял на открытой палубе, и ветер трепал его одежду.

— Обалдеть, — сказал он в ту сторону, где простирался Нью-Йорк, Нью-Йорк.

Наутро старпом нашел его у топливозаправочного поста.

— Ассан, надевай костюм в полоску. Бриться пойдем.

— У меня еще вахта не закончилась.

— Кому сказано: завязывай. Покамест я тут старпом. Собирайся. Деньги на судне оставь, не то тебе живо карман подрежут.

По улицам летели машины, многие желтого цвета, с надписями на боках. С визгом тормозов они останавливались на углах, высаживали одних пассажиров и забирали других. Прибитые к столбам вертикальные ящички вспыхивали то красным, то зеленым, то желтым. Повсюду — на столбах, на стенах, в окнах — были вывески, такая уйма, что Ассан бросил всякие попытки разобрать буквы. Те американцы, что с виду побогаче, двигались стремительно. Да и те, что с виду небогаты, тоже куда-то спешили. Трое чернокожих здоровяков в пропотелых рубашках, поигрывая мускулами, волокли по ступенькам в какой-то подъезд массивный деревянный короб. Отовсюду неслись крики, музыка, рев моторов и радиоголоса.

Когда старпом с Ассаном переходили широкую улицу, их чудом не сбил парень на своем двухколесном железном коне с мотором. В кинохронике Ассану доводилось видеть моторизованную полицию, но этот парень — явно не коп. Стало быть, а Америке всем кому не лень дозволено гонять на таких махинах?

Они миновали киоск, где продавались газеты, сладости, напитки, курево, журналы, расчески, авторучки, зажигалки. Через две минуты на пути возник точно такой же, торговавший схожими товарами. Оказалось, киоски понатыканы всюду. По уходящим за пределы видимости улицам текла река машин, пешеходов, набитых автобусов, груженых самосвалов и даже повозок, запряженных лошадьми. Старпом шагал размашисто.

— Когда выходишь в Нью-Йорк, Нью-Йорк, нужно пошевеливаться, иначе ворье тебя заприметит.

Они переходили улицу за улицей, сворачивали то за один угол, то за другой. Ассан поневоле снял пиджак в полоску и повесил на руку. По спине стекал пот, перед глазами плыло, голова лопалась от Америки.

На каком-то углу старпом остановился:

— Постой-ка. Куда это мы забрели?

— Вы разве дорогу не знаете?

— Я вот думаю, как нам лучше отсюда выбраться. — Старпом огляделся и увидел нечто такое, что его рассмешило. — Ты погляди!

Запрокинув голову, Ассан посмотрел в указанную сторону и на верхнем этаже увидел растянутый во все окно, наподобие вывески, бело-голубой греческий флаг: крест — символ церкви, полосы — символы моря и неба. Какой-то мужчина без пиджака, ослабив галстук, говорил по телефону и размахивал сигарой.

— Где только наших нет. — Старпом опять хохотнул, а затем поднял руку ладонью кверху. — Вот смотри. Нью-Йорк, Нью-Йорк усвоить проще простого. Он имеет форму ладони. Авеню, все под номерами, длинные, тянутся от пальцев к запястью. Стриты, все пронумерованные, идут поперек ладони. Бродвей, линия жизни, изогнут на всем протяжении. Два средних пальца — это Центральный парк.

Ассан изучил собственную ладонь.

— Эти указатели, — старпом ткнул пальцем в сторону двух дощечек, закрепленных на столбе крест-накрест, — сообщают, что мы находимся на пересечении Двадцать шестой стрит и Седьмой авеню. То есть вот здесь, видишь? — Старпом обратился к карте своей ладони. — Угол Двадцать шестой и Седьмой. Усек?

— И это — у меня на ладони. Обалдеть. — Ассану показалось, он все запомнил.

Они продолжили путь по Седьмой авеню и свернули за угол. Старпом остановился у ступенек, ведущих в подвальную парикмахерскую.

— Пришли, — объявил он и начал спускаться ко входу.

Эта мужская парикмахерская смахивала на те, что остались в Старом Свете. Все присутствующие уставались на Ассана со старпомом. Здесь было включено радио, но вместо музыки гремел один мужской голос, перекрывающий шум толпы; толпа время от времени ревела и начинала хлопать. На полках выстроились шеренги флаконов с жидкостями всех цветов радуги. По воздуху плыл сигаретный дым; две настольные пепельницы были до краев набиты окурками.

Старпом обратился по-английски к пожилому цирюльнику (напарник у того был совсем молодой — как видно, сын), а потом сел в сторонке на стул. Ассан пристроился рядом, слушая английскую речь и листая журналы с портретами вооруженных преступников и женщин в узких юбках. В очереди ожидали трое американцев, наконец один из них пересел в кресло к молодому парикмахеру — удобное, стальное, с кожаным сиденьем. Когда следующий посетитель расплатился и отпустил шутку, от которой другие рассмеялись, Ассан выскользнул за дверь и по ступенькам поднялся на тротуар. Обслужили следующего; он тоже сказал что-то смешное, расплатился мелочью и ушел.